Роман “Что делать?” имеет очень четкое и рационально продуманное композиционное построение. По наблюдению А. В. Луначарского, композицию рома-(*148)на организует диалектически развивающаяся авторская мысль, движущаяся “по четырем поясам: пошлые люди, новые люди, высшие люди и сны”. С помощью такой композиции Чернышевский показывает жизнь и свои размышления над нею, свое обдумывание ее в динамике, в развитии, в поступательном движении от прошлого через настоящее к будущему. Внимание к самому процессу жизни – характерная особенность художественного мышления 60-х годов, типичная и для творчества Толстого, Достоевского, Некрасова.
В отличие от дворян Розальская деятельна и предприимчива, хотя труд ее принимает извращенные формы: все подчинено в нем интересам личной выгоды, во всем видится эгоистический расчет. Даже дочери, вопреки воле матери убегающей к Лопухову, Марья Алексевна кричит вслед: “Обокрала!” И все же Чернышевский сочувствует ей и вводит в роман главу “Похвальное слово Марье Алексевне”. Почему?
Ответ на этот вопрос дается во втором сне Веры Павловны. Ей снится поле, разделенное на два участка: на одном растут свежие, здоровые колосья, на другом – чахлые всходы. “Вы интересуетесь знать,- говорит Лопухов,- почему из одной грязи родится пшеница такая белая, чистая и нежная, а из другой грязи не родится?” Выясняется, что первая грязь – “реальная”, потому что на этом клочке поля есть движение воды, а всякое движение – труд. На втором же участке – грязь “фантастическая”, ибо он заболочен и вода в нем застоялась. Чудо рождения новых колосьев творит солнце: освещая и согревая своими лучами “реальную” грязь, оно вызывает к жизни сильные всходы. Но солнце не всесильно – на почве грязи “фантастической” ничего не родится и при нем. “До недавнего времени не знали, как возвращать здоровье таким полянам, но теперь открыто средство; это – дренаж: лишняя вода сбегает по канавам, остается воды сколько нужно, и она движется, и поляна получает реальность”. Затем появляется Серж. “Не исповедуйтесь, Серж! – говорит Алексей Петрович,- мы знаем вашу историю; заботы об излишнем, мысли о ненужном – вот почва, на которой вы выросли; эта почва фантастическая. Потому, посмотрите вы на себя: вы от природы человек и не глупый, и очень хороший, быть может, не хуже и не глупее нас, а к чему же вы пригодны, на что вы полезны?” Сон Веры Павловны напоминает развернутую притчу.
Мышление притчами – характерная особенность духовной литературы. Вспомним, например, евангельскую притчу о сеятеле и семенах, очень любимую Некрасовым. Ее отголоски чувствуются и у Чернышевского. Здесь автор “Что делать?” ориентируется на культуру, на образ мысли демократических читателей, которым духовная литература знакома с детства. Расшифруем ее смысл. Ясно, что под грязью “реальной” имеются в виду буржуазно-мещанские слои общества, ведущие трудовой образ жизни, близкий к естественным потребностям человеческой природы. Потому-то из этого сословия и выходят все новые люди – Лопухов, Кирсанов, Вера Павловна. Грязь “фантастическая” – дворянский мир, где отсутствует труд, где нормальные потребности человеческой природы извращены. Перед этой грязью бессильно солнце, но всесилен “дренаж”, то есть революция – такое коренное переустройство общества, которое заставит дворянское сословие трудиться.
Нетрадиционная и непривычная для русской прозы XIX века завязка произведения, более свойственная французским авантюрным романам, - загадочное самоубийство, описанное в 1-й главе романа “Что делать?”, - была, по общепринятому мнению всех исследователей, своего рода интригующим приемом, призванным запутать следственную комиссию и цар скую цензуру. Той же цели служили и мелодраматический тон повествования о семейной драме во 2-й главе, и неожиданное название 3-й - “Предисловие”, - которая начинается словами: “Содержание повести - любовь, главное лицо - женщина, - это хорошо, хотя бы сама повесть и была плоха...” Более того, в этой главе автор, полушутливым-полуиздевательским тоном обращаясь к публике, признается в том, что он вполне обдуманно “начал повесть эффектными сценами, вырванными из редины или конца ее, прикрыл их туманом”. После этого автор, вдоволь посмеявшись над своими читателями, говорит: “У меня нет ни тени художественного таланта.
Я даже и языком-то владею плохо. Но это все-таки ничего Истина - хорошая вещь: она вознаграждает недостатки писателя, который служит ей”. Читатель озадачен: с одной стороны, автор явно презирает его, причисляя к большинству, с которым он “нагл”, с другой - ак будто готов раскрыть перед ним все карты и к тому же интригует его тем, что в его повествовании присутствует еще и скрытый смысл! Читателю остается одно - читать, а в процессе чтения набираться терпения, и чем глубже он погружается в произведение, тем большим испытаниям подвергается его терпение...В том, что автор и в самом деле плохо владеет языком, читатель убеждается буквально с первых страниц. Так, например, Чернышевский питает слабость к нанизыванию глагольных цепочек: “Мать перестала осмеливаться входить в ее комнату”; обожает повторы: “Это другим странно, а ты не знаешь, что это странно, а я знаю, что это не странно”; речь автора небрежна и вульгарна, и порой возникает ощущение, что это - плохой перевод с чужого языка: “Господин вломался в амбицию”; “Долго они щупали бока одному из себя”; “Он с изысканною переносливостью отвечал”; “Люди распадаются на два главные отдела”; “Конец этого начала происходил, когда они проходили мимо старика”. Авторские отступления темны, корявы и многословны: “Они даже и не подумали того, что думают это; а вот это-то и есть самое лучшее, что они и не замечали, что думают это”; “Вера Павловна стала думать, не возсе, а несколько, нет, не несколько, а почти вовсе думать, что важного ничего нет, что она приняла за сильную страсть просто мечту, которая рассеется в несколько дней или она думала, что нет, не думает этого, что чувствует, что это не так? Да, это не так, нет, так, так, все тверже она думала, что думает это”. Временами тон повествования словно пародирует интонации русской бытовой сказки: “После чаю... пришла она в свою комнатку и прилегла.
Вот она и читает в своей кроватке, только книга опускается от глаз, и думается Вере Павловне: что это, последнее время, стало мне несколько скучно иногда?” Увы, подобные примеры можно приводить до бесконечности...Ничуть не меньше раздражает смешение стилей: на протяжении одного смыслового эпизода одни и те же лица то и дело сбиваются с патетически-возвышенного стиля на бытовой, фривольный либо вульгарный.Почему же российская общественность приняла этот роман?
Критик Скабичевский вспоминал: “Мы читали роман чуть ли не коленопреклоненно, с таким благочестием, какое не допускает ни малейшей улыбки на устах, с каким читают богослужебные книги”. Даже Герцен, признаваясь, что роман “гнусно написан”, тотчас оговаривался: “С другой стороны, много хорошего”. С какой же “другой стороны”? Очевидно, со стороны Истины, служение которой должно снять с автора все обвинения в бездарности! А передовые умы той эпохи Истину отождествляли с Пользой, Пользу - со Счастьем, Счастье - со служением все той же Истине.
Возможно это вас заинтересует:
- Загрузка... Считается, что произведение Чернышевского “Что делать?” принадлежит к типу утопических романов. Однако это слишком условная характеристика, поскольку авантюрная завязка сюжета придает ему черты детективной...
- Загрузка... Роман Булгакова «Мастер и Маргарита» был опубликован в 1966-1967 годах и сразу принес писателю мировую славу. Сам автор определяет жанр произведения как роман, но...
- Загрузка... “Рахметовы - это другая порода, - говорит Вера Павловна, - они сливаются с общим делом так, что оно для них отныне необходимость, наполняющая их...
- Загрузка... Могущество мысли (по терминологии Белинского), характерное для всего строя романа Чернышевского, определяет и особенности жанра, и новый характер сюжета, основанный на полной ясности и...
- Загрузка... Роман Ф. М. Достоевского “Преступление и наказание” был опубликован в 1866 году. Его автор большую часть жизни прожил в довольно стесненных материальных условиях, вызванных...
Огромная покоряющая сила романа Н.Г. Чернышевского заключалась в том, что он убеждал в истинности, красоте и величии нового, передового в жизни, убеждал, что светлое социалистическое будущее быть может и несомненно. Он отвечал на самый основной и активный вопрос эпохи: что совершать людям, ненавидящим старое, не желающим существовать по-старому, стремящимся приблизить прекрасное историческое завтра своей родины и всего человечества?
Многое в "Что делать?" поражало своей неожиданностью. Необыкновенен был его сюжет. Под пером Чернышевского будничная, казалось бы, история освобождения из домашнего плена дочери мелкого петербургского чиновника вылилась в бурную, напряженную историю борьбы русской женщины за свободу своей личности, за гражданское равноправие. Вера Павловна поистине не слыханным и не виданным ранее путем достигает материальной независимости. Она руководит артельной швейной мастерской и тут, в сложном ведении дел, вырабатывает характер деятельный, целеустремленный, инициативный. Эта сюжетная линия переплетается с прочий, показывающей осуществление новой женщиной ещё более значительных жизненных целей - достижения духовной, нравственной и социальной независимости. В отношениях с Лопуховым и Кирсановым героиня обретает любовь и счастье в их подлинно человеческом высоком смысле. Наконец, в повествовании появляется третья сюжетная линия - рах-метовская, которая, кажется, лишь внешним образом перекрещивается с двумя первыми. На самом же деле она не побочный момент, не "вставка" и не ответвление от главного сюжета, а самый настоящий его остов. "Особенный человек" и появляется в напряженнейший момент повествования, когда Вера Павловна трагически переживает мнимое самоубийство Ло-пухова, казнит себя за любовь к Кирсанову и намеревается круто переменить жизнь, расставшись с мастерской, в сущности, отступить, изменить идеалам. Умным, участливым советом Рахметов помогает Вере Павловне найти верную дорогу. Да и развязка романа связана с жизненной судьбой Рахметова.
Необыкновенна и композиция "Что делать?". До романа Чернышевского в русской литературе не было произведений столь сложно построенных. Роман начинается "вырванной" из середины сценкой - кульминацией: самоубийством на мосту, таинственным исчезновением одного из основных действующих лиц произведения. Центральному же герою романа наперекор литературной традиции отведено в повествовании скромное место, всего-навсего одна глава. А сверх того, повествование то и дело прерывается посторонними эпизодами, теоретическими беседами, снами. А.В. Луначарский, написавший в советское пора лучшую работу о беллетристике Чернышевского, заметил: автор "Что делать?" употребил сильно продуманные композиционные приемы. Внутреннее построение романа "идет по четырем поясам: пошлые люди, новые люди, высшие люди и сны". Действительно, Розальских и Сторешниковых сменяют Лопухов, Кирсанов, Рахметов, появляются наиболее значительные символические образы в снах Веры Павловны. А завершается повествование хорошо зашифрованным эпизодом, занявшим в романе одну неполную страницу, без колебания названную автором главой, - "Перемена декораций". И не случайно тут предсказывалась победа революции, ради чего и писался роман.
Наконец, необычна и сама жанровая форма "Что делать?". Это был тогда ещё почти неизвестный русской литературе публицистический, общественно-философский роман. Особенность его в том, что "воспроизведение жизни" в контрастных картинах "грязного" дворянско-буржуазного мира и мира новых людей сопровождается в романе открытым авторским объяснением того и другого. Это объяснение отнюдь не скучно-назидательно. Оно осуществляется тонко и разнообразно, особой нитью вплетаясь в повествовательную ткань романа. Объяснение - это и яркая публицистическая страница, показывающая путем подробных хозяйственных под счетов выгодность коллективного труда; это и сложный психологический анализ душевных переживаний и поступков героев, убеждающий в превосходстве новой морали над старой, домостроевской; это и беспрерывно ведущиеся язвительные споры автора с "рабами" рутины, особенно с "проницательным читателем" (собирательный тип реакционного обывателя), глупым, невежественным, самодовольным, назойливо берущимся рассуждать и об искусстве, и о науке, и о морали, и о других вещах, в которых "ни бельмеса не смыслит"; это и философское обобщение событий и процессов вековой истории человечества, поражающее широтой познаний и глубиной теоретической мысли.
В романе публицистически явственно выносится, говоря словами эстетики Чернышевского, и "приговор о явлениях жизни". Но отнюдь не в виде "прокурорских" речей, каких-то карающих излияний. Этот приговор произносится картиной новых семейственно-бытовых отношений. Судит настоящее авторский социалистический идеал, в "отблесках сияния" которого ещё уродливее выступает неразумность жизни, нравов и понятий собственнического общества, и ещё притягательнее Рахметовы, посвящающие себя революционной борьбе.
В романе избранной Чернышевским жанровой формы, безусловно, заметную сюжетно-композиционную роль играл образ повествователя, авторского "я". От главы к главе мы все ближе и ближе узнаем автора, его могучий ум, благородство и щедрость его души, его сердечное, непредвзятое понимание самых сложных побуждений человеческой личности, его иронию, его веру в лучшее будущее. Чернышевский замыслил роман "Что делать?" как "учебник жизни" и блестящим образом реализовал тот самый проект.
Сюжетно-композиционная сторона романа «Что делать?» давно привлекала исследователей своей великолепной и сложной архитектоникой. Эту сложность стремились объяснить с разных позиций. Обращалось внимание на «внутреннее построение» произведения (по четырем поясам: пошлые люди, новые люди, высшие люди и сны), «сдвоенный сюжет» (семейно-психологический и «потайной», «эзоповский»), «многоступенчатость» и «цикличность» серии замкнутых сюжетов (рассказов, глав), «совокупность повестей», объединенных авторским анализом социального идеала и этики новых людей.
Выяснен генезис сюжетных линий романа, во многом представляющих контаминацию нескольких традиционных для русской литературы середины века сюжетов, осуществленных в творческой практике И. С. Тургенева, И. А. Гончарова, А. В. Дружинина и других авторов (угнетение девушки в родной семье, чуждой ей по духу, и встреча с человеком высоких стремлений; сюжет о положении замужней женщины и семейный конфликт, известный под названием «треугольник»; сюжет биографической повести).
Все эти интересные наблюдения помогают постичь процесс формирования романа Чернышевского на путях циклизации рассказов и повестей, генетически восстановить типологическую родословную ряда его сюжетных положений. Без них литературное новаторство Чернышевского-романиста будет выглядеть неубедительно.
Однако генетический подход подчас отодвигал на второй план выяснение природы качественно новых сюжетных ситуаций «Что делать?», а чрезмерное «анатомирование» произведения на ряд «замкнутых», «вставных» сюжетов едва ли помогало выявить его сюжетно-композиционную цельность и монолитность.
По-видимому, целесообразнее вести речь не о «замкнутых» сюжетах и «сдвоенных» центрах, а о новых и взаимосвязанных сюжетных ситуациях, интегрированных в единой художественной структуре романа.
В ней имеется сквозная, проходящая через все произведение история формирования молодого поколения строителей новой жизни, захватывающая ее социальные, этико-философские и нравственно-психологические аспекты.
В повествовании о жизни Веры Павловны естественно и логично (иногда даже вопреки традиционным представлениям о главных, второстепенных и «вставных» персонажах) вписаны рассказы о Дмитрии Лопухове и Александре Кирсанове, Кате Полозовой и Насте Крюковой, Рахметове и спасенной им молодой вдове, «даме в трауре» и «мужчине лет тридцати», появившемся в главе «Перемена декорации».
И это произошло потому, что повествование о становлении и судьбе новой женщины вобрало в себя не только интимно-любовные переживания героини, но и весь процесс приобщения ее к великому делу перестройки социальных, семейно-юридических и морально-этических устоев общества. Мечта о личном счастье естественно переросла в социалистическую мечту о счастье всех людей.
Структурное единство «Что делать?» осуществляется в первую очередь в субъектной форме проявления авторской позиции, когда в роман вводится образ автора-повествователя.
Широкий спектр интонационно-стилистических средств рассказчика, включающий добродушие и откровенность, мистификацию и дерзость, иронию и насмешку, сарказм и презрение, дает основание говорить о намерении Чернышевского создать в этом образе впечатление литературной маски, призванной осуществить авторское воздействие на разнородных читателей книги: «благородной» читательницы (друга), «проницательного» читателя (врага) и той «доброй» читательской «публики», еще «неразборчивой и недогадливой», которую романисту предстоит привлечь на свою сторону.
Кажущиеся на первый взгляд «ножницы» между подлинным автором и рассказчиком, не имеющим «ни тени художественного таланта» (третий раздел «Предисловия»), в ходе дальнейшего повествования становятся менее заметными. Примечательно, что такая многозначная стилистическая манера, при которойсерьезное пересыпалось шуткой и иронией, была характерна вообще для Чернышевского, любившего даже в бытовой обстановке мистифицировать собеседника.
Чернышевский и в других произведениях, написанных в Петропавловской крепости, стремится создать впечатление объективности повествования путем введения в него рассказчика с либеральной ориентацией («Алферьев») или даже нескольких повествователей («Повести в повести»).
Такая манера будет характерной и для некоторых произведений о «новых людях» других авторов (И. Кущевский, «Николай Негорев, или Благополучный россиянин»; А. Осипович-Новодворский, «Эпизод из жизни ни павы, ни вороны», 1877). Однако в «Что делать?» функции консервативного собеседник
а переданы «проницательному читателю», олицетворяющему реакционное начало и в политическом, и в морально-этическом, и в эстетическом планах. По отношению к нему рассказчик выступает антагонистом и непримиримым полемистом. Композиционно они крепко «привязаны друг к другу».
Призыв посвятить себя революции, прославление революционера — «двигателя двигателей» общественного прогресса, социально-экономическое обоснование поведения и характера людей, пропаганда материализма и социализма, борьба за женское равноправие, утверждение новых морально-этических норм поведения людей — вот далеко не полный комплекс социально-политических и философско-нравственных проблем, волновавших автора-рассказчика в беседах с читателем, у которого еще так много «сумбура и чепухи в голове».
Оформленное в лирических отступлениях, беседах и полемике с «проницательным читателем» авторское «вмешательство» становится структурно-организующим фактором повествования. И здесь сам же автор-рассказчик обосновывает «главные требования художественности», новые принципы сюжетосложения, «без всяких уловок», «таинственности», «эффектности» и «прикрас».
Перед читателями открывается творческая лаборатория романиста, когда в отступлениях рассказчика он знакомится с новыми принципами материалистической эстетики, лежащими в основе романа, с размышлениями о соотношении художественного вымысла и жизненного материала, о разных концепциях сюжета и композиции, об устаревших дефинициях главных и второстепенных персонажей и т. д.
Так в присутствии читателя формировалась новая поэтика, оригинальная художественная структура социально-философского романа.
Рассмотрим, как осуществляются другие формы жанрового структурного единства в романе «Что делать?».
С сюжетно-композиционной стороны все встречи героини с другими персонажами (в том числе с Рахметовым и «дамой в трауре») взаимосвязаны и входят в сквозной событийный сюжет, в котором «личное» и идеологическое находятся в нерасторжимом художественном единстве.
Чтобы убедиться в этом, необходимо отрешиться от устаревшей и уводящей от истины привычкирассматривать «сны» Веры Павловны в качестве внесюжетных «вставок» и «эпизодов», необходимых лишь для маскировки опасных революционных и социалистических идей.
«Сны» Веры Павловны представляют необычно смелую художественную интерпретацию событийного сюжета на узловых, переломных этапах духовной жизни героини и осуществляются в двух разновидностях.
В одном случае это художественно-символические картины, утверждающие типологическое единство и взаимосвязь личного освобождения героини и освобождения вообще всех девушек из «подвала» («Первый сон Верочки»), женской эмансипации и социального обновления всего человечества («Четвертый сон Веры Павловны»); в другом — ретроспективное и предельно «спрессованное» изложение событий, повлиявших на мировосприятие и психологию героини и предопределивших новые сюжетные повороты.
Именно через «Второй сон Веры Павловны» читатель узнает о спорах в лопуховском кружке по поводу естественнонаучных трудов немецкого химика Либиха (о разных условиях произрастания пшеничного колоса, о значении дренажных работ), философских дискуссий о реальных и фантастических желаниях людей, о законах исторического прогресса и гражданской войне в Америке.
В домашнем молодежном «университете» Вера Павловна, усвоив мысль о том, что «жизнь имеет главным своим элементом труд», приняла решение организовать трудовое товарищество нового типа.
Обе разновидности художественно убедительны и оригинальны потому, что здесь использованы психологические впечатления людей, находящихся в состоянии сновидения (отражение реальных событий, разговоров и впечатлений в фантастических гротескных образах или в наслаивающихся друг на друга картинах, причудливо смещающих временные и пространственные границы реальных «первоисточников»).
Естественными в комплексе сновидений героини выглядят символические образы «Невесты своих женихов», впервые возникшей как смелая художественная аллегория революции в разговоре Лопухова с Верой Павловной во время кадрили (IV раздел первой главы), и ее младшей сестры — «Светлой красавицы», олицетворяющей Любовь-Равноправность («Третий сон Веры Павловны», первая часть ее «Четвертого сна»).
Примечательно, что как раз в этих вершинных сюжетных моментах особенно наглядно проявилось структурное единство романа, взаимосвязь личного и общественного, любви и революционной деятельности.
Таким образом, повествование о первом и втором замужестве Веры Павловны, о любви и счастье молодой женщины идет синхронно с историей ее духовного развития, увенчавшегося организацией трудовой коммуны и ее руководством и признанием святости революционного подвига. «Забудь, что я тебе говорила, Саша, слушай ее!» — взволнованно шепчет она мужу, потрясенная судьбой «дамы в трауре» и ее пламенными призывами:
Мой милый, смелее
Вверяйся ты року!
А еще раньше ей даст урок человечности, нравственной стойкости и верности социальным идеалам Рахметов, ставший с того памятного визита к ней неожиданно для читателя, но естественно для автора и его героини центральным персонажем романа.
Так создавалась книга Чернышевского о любви, социализме и революции.
Привлекая традиционные сюжетные ситуации, контаминируя и переосмысливая их, автор «Что делать?» в своих художественных решениях по сути дела закладывал основы нового сюжетно-композиционного построения, которое впоследствии будет использоваться в других произведениях о «новых людях».
Сюда относится принципиально новый вариант решения ситуации героя на «rendez-vous», которая у предшественников Чернышевского (например, у Тургенева) трактовалась как неосуществимая возможность вдумчивой и ищущей девушки обрести свое счастье благодаря встрече с человеком возвышенных стремлений.
Чернышевский оптимистически смотрел на возможность идеологического «новообращения» женщины под влиянием человека с необычными для людей ее круга понятиями и воззрениями.
В сфере такого духовного возрождения оказались даже женщины из привилегированных кругов общества (Катерина Васильевна Полозова, спасенная Рахметовым молодая вдова). Но основной резерв в пополнении рядов «новых людей» автор несомненно видел в женской демократической среде, предусматривая даже возможность нравственного возрождения так называемой «падшей женщины» (Настя Крюкова).
Описание взаимоотношений Лопухова и Верочки Розальской переводило традиционную сюжетную ситуацию «rendez-vous» в новый сюжетный вариант «новообращения». Идеологическое и морально-этическое воздействие на сознание героини осуществлялось через просветительские беседы Лопухова, чтение рекомендованных им книг, социально-философские дискуссии, происходящие в «обществе чистых людей».
Сюжетоорганизующими факторами в истории Веры Павловны и Лопухова, в ее, так сказать, внутреннем обосновании были новые морально-этические воззрения героев (теория «разумного эгоизма»), а во внешнем, событийном проявлении — фиктивный брак, ставший затем действительным.
«Эгоизм» героев «Что делать?», их «теория расчета выгод» «раскрывает истинные мотивы жизни». Он разумен потому, что подчинен их естественному стремлению к счастью и добру. Личная выгода человека должна соответствовать общечеловеческому интересу, который Чернышевский отождествлял с интересом трудового народа.
Одинокого счастья нет, счастье одного человека зависит от счастья других людей, от общего благосостояния общества. Вот почему Лопухов освобождает Верочкуот домашнего гнета и принудительного брака, а Кирсанов вылечивает Катю Полозову и помогает ей освободиться от иллюзии «счастья» с Жаном Соловцовым, претендентом на ее громадное наследство.
Новое морально-этическое учение, по-новому регулирующее личные и общественные взаимоотношения людей, лежит, таким образом, в основе необычных для литературы середины века сюжетных ситуаций. Это учение определяет и оптимистическую развязку запутанного «треугольника» (любовь замужней женщины к другу мужа), над разрешением которой так безуспешно билась литература.
Убедившись в том, что Вера Павловна любит Кирсанова, Лопухов «сходит со сцены». Впоследствии по поводу своего поступка он напишет: «Какое высокое наслаждение — чувствовать себя поступающим, как благородный человек...».
Сюжетная ситуация «новообращения» вобрала в себя целый комплекс замыслов романиста, включающих и процесс формирования нового человека — социалиста, и осуществление идеи эмансипации женщин, и становление нравственно здоровой семьи.
Разные ее варианты художественно проверялись Чернышевским в повести «Алферьев» (взаимоотношения героя с Серафимой Антоновной Чекмазовой — негативный вариант; с Лизой Дятловой — пример товарищеских норм в отношениях между мужчиной и женщиной, непонятных и подозрительных для старшего поколения), в «Повестях в повести» (история Лизаветы Сергеевны Крыловой), в «Прологе» (Нивельзин и Лидия Васильевна Савелова, Левицкий и Анюта, Левицкий и Мери), в «Истории одной девушки» (Лиза Свилина).
История русской литературы: в 4 томах / Под редакцией Н.И. Пруцкова и других - Л., 1980-1983 гг.
Окт 20 2010
Роман “Что делать?” имеет очень четкое и рационально продуманное композиционное построение. По наблюдению А. В. Луначарского, композицию рома-(*148)на организует диалектически развивающаяся авторская мысль, движущаяся “по четырем поясам: пошлые люди, новые люди, высшие люди и сны”. С помощью такой композиции Чернышевский показывает и свои размышления над нею, свое обдумывание ее в динамике, в развитии, в поступательном движении от прошлого через настоящее к будущему. Внимание к самому процессу жизни - характерная особенность художественного мышления 60-х годов, типичная и для творчества Толстого, Достоевского, Некрасова.
В отличие от дворян Розальская деятельна и предприимчива, хотя труд ее принимает извращенные формы: все подчинено в нем интересам личной выгоды, во всем видится эгоистический расчет. Даже дочери, вопреки воле матери убегающей к Лопухову, Марья Алексевна кричит вслед: “Обокрала!” И все же Чернышевский сочувствует ей и вводит в главу “Похвальное слово Марье Алексевне”. Почему?
Ответ на этот вопрос дается во втором сне Веры Павловны. Ей снится поле, разделенное на два участка: на одном растут свежие, здоровые колосья, на другом - чахлые всходы. “Вы интересуетесь знать,- говорит Лопухов,- почему из одной грязи родится пшеница такая белая, чистая и нежная, а из другой грязи не родится?” Выясняется, что первая грязь - “реальная”, потому что на этом клочке поля есть движение воды, а всякое движение - труд. На втором же участке - грязь “фантастическая”, ибо он заболочен и вода в нем застоялась. Чудо рождения новых колосьев творит солнце: освещая и согревая своими лучами “реальную” грязь, оно вызывает к жизни сильные всходы. Но солнце не всесильно - на почве грязи “фантастической” ничего не родится и при нем. “До недавнего времени не знали, как возвращать здоровье таким полянам, но теперь открыто средство; это - дренаж: лишняя вода сбегает по канавам, остается воды сколько нужно, и она движется, и поляна получает реальность”. Затем появляется Серж. “Не исповедуйтесь, Серж! - говорит Алексей Петрович,- мы знаем вашу историю; заботы об излишнем, мысли о ненужном - вот почва, на которой вы выросли; эта почва фантастическая. Потому, посмотрите вы на себя: вы от природы и не глупый, и очень хороший, быть может, не хуже и не глупее нас, а к чему же вы пригодны, на что вы полезны?” Сон Веры Павловны напоминает развернутую притчу.
Мышление притчами - характерная особенность духовной литературы. Вспомним, например, евангельскую притчу о сеятеле и семенах, очень любимую Некрасовым. Ее отголоски чувствуются и у Чернышевского. Здесь “Что делать?” ориентируется на культуру, на мысли демократических читателей, которым духовная знакома с детства. Расшифруем ее смысл. Ясно, что под грязью “реальной” имеются в виду буржуазно-мещанские слои общества, ведущие трудовой образ жизни, близкий к естественным потребностям человеческой природы. Потому-то из этого сословия и выходят все новые люди - Лопухов, Кирсанов, Вера Павловна. Грязь “фантастическая” - дворянский мир, где отсутствует труд, где нормальные потребности человеческой природы извращены. Перед этой грязью бессильно солнце, но всесилен “дренаж”, то есть революция - такое коренное переустройство общества, которое заставит дворянское сословие трудиться.
