Е. В. Тарле и его место в отечественной историографии. Евгений викторович тарле: человек в тисках беззакония Неизвестные факты о е в тарле

АКАДЕМИК В ПОЛУШУБКЕ И еще сказал тогда В. В. Куйбышев: «Многое будет зависеть от людей!» Эти слова не выходили у Бардина из головы, когда он приехал в Днепродзержинск окончательно сдавать дела. Да он и сам, опытный инженер и организатор производства, отлично понимал, что

МОЛОДОЙ АКАДЕМИК В один из вечеров поздней осени 1850 года к крыльцу бывшего особняка Юшкова с ярко освещенными окнами подъезжали экипажи. Солидные господа входили в училище, раздевались в вестибюле и не спеша поднимались по лестнице.Постепенно заполнялся большой

Среди выдающихся отечественных ученых, прошедших "крестный путь" российской интеллигенции сквозь тернии сталинских репрессий, был и академик Е.В.Тарле.

Тарле родился 27 октября (8 ноября) 1874 г. в Киеве. После окончания херсонской гимназии в 1892 г. он поступил на историко-филологический факультет Новороссийского университета в Одессе, откуда через год перевелся в Киевский университет.

Интерес Тарле к истории сформировался еще в гимназии и развился в годы студенчества. В то время в Киевском университете кафедру всеобщей истории возглавлял профессор Иван Васильевич Лучицкий, чья широчайшая эрудиция, личное обаяние и демократические взгляды оказали на его молодого ученика самое благотворное воздействие. Своим мастерством анализа архивных документов, великолепной обработкой статистического материала Тарле во многом был обязан своему учителю, привившему ему вкус к кропотливой исследовательской работе. Под влиянием Лучицкого Тарле начал заниматься историей европейского крестьянства, а затем и историей социально-политической и общественной мысли, избрав темой своей магистерской диссертации анализ взглядов одного из основоположников западноевропейского утопического социализма, Томаса Мора.

Еще со студенческой скамьи Тарле проявлял интерес к вопросам общественной мысли, а став магистрантом, установил контакты с первыми организациями киевских социал-демократов. Молодой ученый активно сотрудничал в журналах революционно-демократического направления, выступая с рефератами на собраниях прогрессивной киевской интеллигенции. Все это привело к тому, что уже в 1897 г. Тарле попал в поле зрения охранки, а в 1900 г. был арестован на студенческой квартире, где перед большой аудиторией, весьма неблагонадежной в глазах жандармов, А.В.Луначарский читал свой реферат о творчестве Генриха Ибсена. Сбор денег от продажи входных билетов предназначался Красному Кресту для оказания помощи политическим заключенным и киевским забастовщикам. Арестовав молодого ученого, киевский жандарм генерал Новицкий так аттестовал его в письме в Департамент полиции: "Тарле представляет из себя человека, совершенно распропагандированного и убежденного социал-демократа, особенно опасного потому, что его умственный багаж очень велик, и он пользуется большим влиянием благодаря своим педагогическим занятиям, а также участию в журналах и газетах либерального направления"2. Несомненно, Новицкий явно преувеличивал степень революционности Тарле, но он был совершенно прав, говоря о силе воздействия ученого на умы студентов, которое позднее наглядно проявилось как накануне, так и во время первой российской революции 1905–1907 гг.

После ареста Тарле был вначале сослан в Херсонскую губернию, затем выслан в Варшаву, однако лишен права преподавательской деятельности. С большим трудом и лишь при содействии друзей после защиты магистерской диссертации ему удалось в 1902 г. получить место приват-доцента Петербургского университета.

Начало преподавательской деятельности Тарле совпало по времени с нарастанием революционной бури в России, что в значительной мере определило направленность тематики и содержания его лекций и публицистики. Так, его лекции о падении абсолютизма в Западной Европе, изданные позднее отдельной книгой3, были созвучны настроениям российских демократических кругов. Обширные знания Тарле, его мастерская манера изложения, переходившая порой в задушевную беседу со слушателями, будили их мысль и заставляли делать выводы применительно к российской действительности. Как правило, лекции Тарле собирали огромное количество слушателей, среди которых были студенты различных факультетов. А нередко вскоре после его зажигательных речей здесь же в аудитории устраивались студенческие сходки политического характера, председателем которых обычно избирался Тарле4. Когда же на другой день после опубликования царского манифеста 17 октября 1905 г. в Петербурге состоялась демонстрация протеста, ученый счел своим долгом быть в рядах ее участников, среди революционной молодежи. Палаш стража "порядка" обрушился на его голову, нанеся серьезное ранение. Весть об этом распространилась по всему Петербургу и вызвала еще большее возмущение политикой властей.

В 1903 г. Тарле был среди 34 представителей отечественной науки, литературы и искусства, кто обратился с воззванием "К русскому обществу", протестовавшему против смертной казни5. Среди подписавших воззвание В.И.Вернадский, В.Г.Короленко, А.И.Куприн, И.Е.Репин, Вл.И.Немирович-Данченко, Н.И.Кареев, Н.А.Бердяев и К.К.Арсеньев.

Лучшие дня

Этот выдающийся труд, посвященный периоду XVIII в., был отмечен ежегодной премией купца Ахматова, присуждаемой Академией наук за лучшее научное исследование. О нем были опубликованы хвалебные рецензии Н.И.Кареева и А.Н.Савина6, а во Франции были напечатаны отзывы историков Э.Левассера и А.Сэ, которые признавали приоритет русского ученого в разработке истории французского рабочего класса7.

Защитив докторскую диссертацию, Тарле сразу же принялся за написание другого своего капитального труда, посвященного экономической истории Франции, Италии и других стран Европы в эпоху Наполеона I. План создания такой работы созрел у него во время изучения материалов французских архивов, в которых он ежегодно трудился, и был ускорен приближением столетнего юбилея Отечественной войны 1812г.

Монография Тарле "Континентальная блокада" была опубликована в 1913 г. и сразу же привлекла к себе внимание отечественной и мировой исторической науки. С ее основными положениями он ознакомил зарубежных ученых на IV Международном конгрессе историков в Лондоне. Включение Тарле в состав немногочисленной делегации российских ученых свидетельствовало о признании ценности его произведений для изучения истории Франции нового времени.

К "Континентальной блокаде" по тематике и содержанию примыкала и другая монография Тарле – "Экономическая жизнь королевства Италии в царствование Наполеона I", опубликованная в 1916 г. Впоследствии она была переведена и издана в 1928 г. во Франции, где также получила хвалебные отзывы.

События Октябрьской революции 1917 г. ввергли Тарле, как и большинство представителей русской интеллигенции, в состояние растерянности. При этом его беспокоило не столько крушение привычного уклада обеспеченной профессорской жизни, наступающий голод и лишения, сколько опасения того, что грядет начало гибели культуры и что революция может стать исходным моментом для распада России как великой державы. Еще больше страшил Тарле сепаратный мир с Германией. Он очень болезненно воспринял известие о начавшихся в Бресте переговорах и свое отношение к ним выразил в статье "Перспективы", опубликованной в меньшевистской газете "День". Протестуя против подписания договора с Германией, ученый призывал не садиться за стол переговоров до тех пор, пока не будут очищены от немецких войск все захваченные ими территории. Вместе с тем Тарле не выступал против законности новой власти и видел ее главный долг перед народом в том, чтобы укрепить обороноспособность страны. Определяя первоочередные задачи обновленной России, от которой он себя не отделял, ученый писал: "Нам придется одновременно заниматься и общим государственным строительством, и в то же время упорно и быстро, не щадя трудов и затрат, воссоздать хоть в относительно скромных размерах, но непременно в реальном виде боевую мощь страны, возрождать финансы, восстанавливать армию, зорко и осторожно вести свою внешнюю политику"8. Однако признание Тарле советской власти de facto еще не означало, что он сразу же стал на путь сотрудничества с ней. Для этого потребовалось еще немалое время для размышлений. Вместе с тем, несмотря на лестные предложения занять место профессора ряда французских университетов, включая и Сорбонну, Тарле отказался от эмиграции. У него была также возможность остаться профессором университета и в относительно сытой в то время Эстонии. Но ученый отверг и второй вариант. Отказался он и от переезда в Воронеж, куда эвакуировалось русское отделение Юрьевского университета, где он работал в годы первой мировой войны, хотя и принимал живое участие в осуществлении этого мероприятия, пользуясь своим знакомством с наркомом просвещения А.В.Луначарским, в предоставлении вагонов для оборудования лабораторий, библиотеки, размещения профессоров и сотрудников9. Но сам ученый предпочел остаться в Петрограде, где он стал работать, получая профессорский паек – фунт овса в день10. Характеризуя обстановку тех дней в письме к другу и сослуживцу по Юрьевскому университету видному юристу-международнику В.Э.Грабарю, Тарле писал: "Вообще, не свободно здесь живется. Голод и холод, холод и голод. Умерли Г.А.Лопатин, экономист В.В.Воронцов, ежедневно слышишь о новых смертях от истощения"11. Но, несмотря на это, ученый нашел в себе силы продолжать свою научную деятельность, развивая демократические традиции лучшей части русской интеллигенции.

В апреле 1918 г. в Петрограде Тарле вошел в состав межведомственной комиссии по архивам, созданной по инициативе Д.Б.Рязанова, некоторое время ее возглавлявшего. Позднее комиссия была реорганизована в Центрархив РСФСР12. Его основная функция в то время заключалась в спасении архивных богатств страны от актов вольного или невольного вандализма. Как крупному специалисту, Тарле было предложено занять должность заведующего историко-экономической секцией Петроградского отделения Центрархива, которую он без колебаний принял. Описывая свою работу на новом поприще, он сообщил Грабарю: "Теперь принимаю участие в посильном спасении архивов, имеющих значение для экономической истории, от гибели и по просьбе [С.Ф.] Платонова принимаю участие в организации экономической секции государственных архивов. Удалось перевезти драгоценнейший архив из места на Биржевой линии, где он от воды погибал, в другое (в Департамент герольдии в Сенате) и там я его сушу. А весь нотариальный архив решили внезапно увезти и сжечь, не давши знать Платонову... Так погибло еще кое-что. Но спасение Таможенного архива (200 лет!) это мое личное дело, давшееся мне после неимоверных трудностей. К счастью, Платонов, Пресняков, Полиевктов дерутся очень хорошо и стойко и с ними можно много хорошего сделать. Им удалось удержать на архивной службе много превосходных старых архивистов, пополнить новыми учеными силами штаты и много спасти. А опасности грозят буквально ежедневные: разные учреждения вселялись в здания, где есть архивы, проявляют склонность топить этими архивами печи, – и плевать хотят они на все представления, предостережения, просьбы и усилия архивного управления"13. Благодаря настойчивости Рязанова, Платонова, Тарле и других видных ученых многие ценнейшие источники были спасены для последующих поколений историков.

Одновременно с работой в архивном управлении Тарле не прекращал педагогической деятельности. В октябре 1918 г. он по инициативе Н.И.Кареева, И.М.Гревса, А.Е.Преснякова был избран профессором кафедры всеобщей истории Петроградского университета14, с которым вынужденно расстался в 1913 г. Кроме того, Тарле совместно с П.Е.Щеголевым редактировал возрожденный после Февральской революции журнал "Былое", который они превратили в популярный орган по истории освободительного движения в России. Публикуя на его страницах статьи, документы и воспоминания, Тарле считал, что поколение, свершившее Октябрьскую революцию, должно знать историю всех этапов борьбы против царского самодержавия и хранить память о ее самоотверженных героях.

Столкнувшись в спасаемых архивах с интересными документами о таможенной политике России начала XIX в., Тарле намеревался продолжить свои исследования по истории континентальной блокады и посвятить этой теме специальную монографию15. Однако обстановка тех дней в Петрограде, постоянная забота о куске хлеба для себя и своих близких (жены и сестры) не способствовали реализации этого замысла, поэтому неудивительно, что в начале 20-х годов присущая Тарле творческая активность заметно снизилась. Из-под его пера не вышло ни одной большой работы. Сказывалась не только бытовая неустроенность, но и состояние нестабильности и жесткого прессинга новой власти, которые переживали почти все историки старой школы. Не последнюю роль здесь сыграла и неуверенность в завтрашнем дне в обстановке столь частых в Петрограде арестов и расстрелов заложников. Он очень остро переживал известия, что знакомые ему люди, никогда против советской власти активно не выступавшие, были расстреляны без какого-либо суда и следствия. Свой протест против красного террора Тарле выразил путем издания в 1918–1919 гг. небольшого двухтомного сборника документов "Революционный трибунал в эпоху Великой французской революции". Осуждая бессмысленность якобинского террора, Тарле как бы осуждал и террор в Петрограде. Эту же цель преследовала и его книга "Запад и Россия", куда вошли ранее опубликованные им статьи. Она демонстративно была посвящена "мученической памяти" министров Временного правительства А.И.Шингарева и Ф.Ф.Кокошкина, убитых анархиствующими матросами в Мариинской больнице в январе 1918г.

Однако по мере выхода страны из состояния военного коммунизма и перехода к нэпу менялись и позиции Тарле, возрождалась его творческая активность. С окончанием гражданской войны он предпринимает попытку разобраться в произошедших переменах. Это нашло отражение в его методологических поисках, в попытках "привязки" марксистской теории к проблемам современных ему международных отношений. В программной статье "Очередная задача", опубликованной в первом номере журнала "Анналы" – органе Российской академии наук, который Тарле редактировал совместно с академиком-византинистом Ф.И.Успенским, он писал: "А пока нужно осмотреться, проверить себя, убедиться, чего из интеллектуальных способностей нас лишили или что нам дал продолжающийся катаклизм, и одновременно мы должны выяснить очередные задачи науки, методы и средства к их разрешению"16.

Получив с 1923 г. возможность вновь работать в иностранных архивах и библиотеках, Тарле сосредоточивается на изучении истории международных отношений конца XIX – начала XX в. К этому его побуждала необходимость осмыслить те перемены, которые произошли в мире в результате мировой войны и революции. Результатом данной работы стали статьи и монография "Европа в эпоху империализма", первое издание которой было осуществлено в 1927 г. Несмотря на скромное предназначение – служить пособием для студентов, она представляла собой серьезное исследование, в центре которого находилась история подготовки первой мировой войны.

В 20-е годы, когда в памяти людей были еще свежи воспоминания об этой войне, между историками ряда стран разгорелась полемика об ответственности за ее развязывание. Многие зарубежные ученые, игнорируя вопрос о роли международного монополизма в подготовке войны, яростно спорили: кто напал первым и кто сделал это нападение неотвратимым? На основе фактического материала ученый конкретно выяснил, как рост монополий и вывоз капитала породили противоречия между великими державами, приведшие к вооруженному столкновению. В понимании Тарле главным виновником войны был международный империализм с его политикой захватов, и поэтому он считал совершенно бесцельным спорить о том, какая страна напала первой и кто своими действиями сделал войну неизбежной. Однако историк проявлял явный крен к разоблачению агрессивных устремлений держав Тройственного союза в деле подготовки войны и вместе с тем пытался сгладить милитаристские устремления стран Антанты.

Главным оппонентом Тарле выступил М.Н.Покровский, который по вопросу о виновниках возникновения войны занимал прямо противоположную позицию. Еще до революции он, ведя борьбу против официозной и немарксистской историографии и публицистики, утверждал, что ответственность за развязывание войны лежит целиком на странах Антанты, и, прежде всего, на России, поддержавшей Сербию. Этой же точки зрения Покровский продолжал придерживаться и после революции. Она даже стала еще более жесткой в его произведениях того времени под воздействием улучшения отношений между СССР и веймарской Германией. Концепция Покровского, сводившаяся к тому, что в 1914 г. немцы вынуждены были обороняться от стран Антанты и что в то время им было невыгодно воевать, подверглась критике Г.В.Чичериным17. Однако Покровский упорно оставался на своих прежних позициях, и поэтому неудивительно, что он встретил появление книги Тарле резко критически и не пожелал принять во внимание те коррективы, которые Тарле внес в ее 2-е издание, увидевшее свет в 1928 г.

Для Покровского, сводившего основное содержание истории к борьбе классов, огромным криминалом явилось то обстоятельство, что Тарле ушел от рассмотрения вопроса о международном рабочем движении в эпоху империализма и о его воздействии на политику великих держав. Несмотря на то, что ученый осуществил к тому времени заметное движение к пониманию содержания международных отношений эпохи империализма с позиций восторжествовавшей в СССР методологии, Покровский отказывался признать этот бесспорный факт и отвергал искренность эволюции взглядов Тарле, рассматривая их как "ловкую маскировку под марксизм"18.

Научная полемика между двумя историками наложила отпечаток на их личные взаимоотношения, которые до выхода "Европы в эпоху империализма" носили вполне лояльный характер. И дело здесь не столько в том, что Тарле посягнул на тему, в изучении которой Покровский считался признанным и непререкаемым авторитетом, и выступил с позиций, явно для него неприемлемых, сколько в изменении отношения власти к ученым-немарксистам. На наш взгляд, совершенно прав американский историк Дж. Энтин, утверждающий, что в 1928 г. Покровский как глава советской исторической науки, желая угодить Сталину, изменил свои позиции и "стал поборником нетерпимости и единомыслия в историографии"19, что проявилось, в частности, и в его отношении к Тарле особенно тогда, когда началась серия фальсифицированных судебных процессов против старой интеллигенции с целью ее дискредитации и отстранения от науки.

Параллельно с исследованиями международных отношений Тарле не прекращал работы по истории французского рабочего класса. На основе новых разысканий в архивах им была написана и издана в 1928 г. монография "Рабочий класс во Франции в первые времена машинного производства". Одновременно он начала работать над книгой "Жерминаль и прериаль", которая была в основном написана уже к концу 20-х годов, но увидела свет, по независящим от автора обстоятельствам, только в 1937 г.

Находясь во Франции, Тарле приложил немало усилий к восстановлению научных связей с ее историками, разорванные в годы войны и революции. При его содействии в 1926 г. в Париже был создан франко-советский комитет по научным связям, в деятельности которого приняли участие такие крупные ученые, как П.Ланжевен, А.Матьез, А.Мазон и др.20 Признавая научные заслуги Тарле, французские ученые избрали его членом "Общества истории французской революции" и "Общества по изучению Великой войны". Авторитет Тарле в научных кругах Франции способствовал тому, что его зарубежные коллеги согласились оказывать ему содействие в пополнении советских научных библиотек и архивов новейшей литературой и копиями документов по истории Великой французской революции и первой мировой войны. По заданию директора Института Маркса-Энгельса Д.Б.Рязанова Тарле принял участие в поисках за границей документов и материалов о жизни и деятельности К.Маркса и Ф.Энгельса, а также по истории международного рабочего движения21. Особое внимание уделял ученый пополнению фондов Ленинградского отделения Исторического института РАНИОН, где он возглавлял секцию всеобщей истории. Многие книги и источники, приобретенные стараниями Тарле, впоследствии поступили оттуда в библиотеку Ленинградского отделения Института истории АН СССР (ныне: Санкт-Петербургский филиал Института российской истории РАН).

Выдающиеся французские историки А.Олар, А.Матьез, Ж.Ренар, К.Блок и др. очень тепло принимали Тарле. Контакты Тарле с французскими учеными способствовали пробуждению их интереса к интеллектуальной жизни в СССР, что оказывало реальное воздействие на развитие советско-французских отношений. Наряду с академиком В.И.Вернадским Тарле удостоился приглашения прочитать курс лекций студентам Сорбонны22. С таким же предложением к нему обратились Упсальский университет в Швеции и Миннесотский университет в США. Академия политических наук Колумбийского университета в знак признания научных заслуг Тарле избрала его своим почетным членом23.

Огромные знания и талант Тарле по достоинству были оценены и на Родине. В 1921 г. Академия наук избрала его членом-корреспондентом, в 1927 г. – своим действительным членом. Произведения ученого ежегодно издавались в нашей стране и за рубежом. Достойно представлял Тарле советскую науку и на Международных исторических конгрессах в Брюсселе в 1923 г. и в Осло в 1928 г. На последнем из них он вошел совместно с Г.С.Фридляндом в состав Международного комитета исторических наук (МКИН)24.

Вся деятельность Тарле в 20-е годы свидетельствовала о том, что он успешно привносил в советскую науку лучшие традиции дореволюционной русской исторической школы. Однако его плодотворная работа была прервана после приезда из Швеции арестом 28 января 1930 г.25 по надуманному обвинению в принадлежности к контрреволюционно-монархическому заговору.

Волна арестов среди ученых – гуманитариев Ленинграда, Москвы, Киева, Минска и ряда других городов началась с 1929 г. Начало ей положило так называемое "Академическое дело"26.

В январе 1929 г. состоялись очередные выборы в состав Академии наук СССР, в ходе которых были избраны коммунисты Н.И.Бухарин, Г.М.Кржижановский, П.П.Маслов, М.Н.Покровский, Д.Б.Рязанов, С.И.Солнцев. Однако трое коммунистов – философ А.М.Деборин, экономист В.М.Фриче и историк Н.М.Лукин – были забаллотированы. Результаты выборов вызвали гнев Сталина, который усмотрел в позиции академиков вызов старой научной интеллигенции насаждаемому им режиму. Этому вполне обычному в академической среде событию было придано политическое звучание, и вопрос о выборах был рассмотрен на заседании Совнаркома СССР 5 февраля 1929 г. под председательством А.И.Рыкова, куда были приглашены и некоторые академики. Президиуму Академии наук было предложено в нарушение устава пересмотреть результаты выборов и провести новые27. И хотя требование властей было удовлетворено, последовал приказ о создании правительственной комиссии под председательством члена Президиума ЦКК ВКП(б) Ю.П.Фигатнера для проверки деятельности Академии наук. В ходе ее работы было установлено, что в Библиотеке Академии наук (БАН) хранились такие документы, как подлинник отречения от престола Николая II, личные фонды сановников царского режима, лидеров кадетской партии, сданные туда на сохранение еще во время революции28. К тому же комиссия обнаружила, что директор Пушкинского Дома С.Ф.Платонов привлек для работы в нем много образованных людей: бывших гвардейских офицеров, дочь царского министра П.Н.Дурново и ряд других "классово чуждых" сотрудников29.

Не следует проходить мимо и еще одного обстоятельства. В БАН среди ряда личных архивов, традиционно сдаваемых их фондообразователями в Академию наук, находился и архив бывшего московского губернатора, позднее товарища министра внутренних дел и директора Департамента полиции В.Ф.Джунковского. Там, естественно, были и материалы, связанные с деятельностью осведомителей царской охранки. Как известно, в их числе был не один "двойник", числящийся в партии большевиков. Боязнь разоблачения требовала немедленной реакции и уничтожения "компромата". Не использовать возможностей сложившейся ситуации для партийной элиты было неразумно, и в итоге почва для оформления "контрреволюционного криминала" была подготовлена30.

Созданная Правительственная комиссия для "чистки" Академии наук во главе с членом коллегии ОГПУ Я.Х.Петерсом стала действовать. И уже к концу 1929 г. из 259 проверенных сотрудников АН 71 был изгнан из нее31. В основном удар был направлен против ученых-гуманитариев. А вскоре начались и аресты.

По данным В.С.Брачева, по "Академическому делу" было арестовано 115 человек, а по данным английского историка Джона Барбера – 13032. Если же учесть и арестованных историков-краеведов на периферии, то их количество было неизмеримо большим. За решеткой оказались академики С.Ф.Платонов, Н.П.Лихачев, М.К.Любавский, Е.В.Тарле, члены-корреспонденты В.Г.Дружинин, Д.Н.Егоров, С.В.Рождественский, Ю.В.Готье, А.И.Яковлев, ректор Белорусского университета В.И.Пичета, многие профессора Московского и Ленинградского университетов и сотрудники академических институтов. Начальники Ленинградского ОГПУ и оперативных отделов трудились без устали, пытаясь раздуть "Академическое дело" в угоду Сталину на манер "Шахтинского" и организовать громкий политический процесс научной интеллигенции. Согласно разработанной схеме, ученые якобы ставили перед собой цель свержения Советской власти, установления конституционно-монархического строя и образования правительства, в котором пост премьера отводился Платонову, а министра иностранных дел – Тарле. Как свидетельствует в своих воспоминаниях историк-краевед Н.П.Анциферов, арестованный ранее и доставленный в Ленинград для дачи показаний с Соловков, следователь Стромин, применяя психологическое давление, добивался от него показаний против Платонова и Тарле33. В ход шли шантаж и запугивание самих арестованных, особенно престарелых Платонова и Рождественского, которых следователь упорно принуждал к оговору Тарле34. Подобные же обвинения в адрес Тарле имели место и на фальсифицированном процессе так называемого Союза инженерных организаций ("Промпартии") 35.

Неблаговидную роль в подготовке ареста сыграл и М.Н.Покровский. В 1929 г. он и его сподвижники по Обществу историков-марксистов вели планомерные атаки на Институт истории РАНИОН и добились закрытия и передачи его подразделений в состав Коммунистической академии36. Развернув в печати кампанию против представителей старой исторической науки, они навешивали на них политические ярлыки и тем самым идеологически оправдывали репрессивные действия карательных органов. Так, выступая на Всесоюзной конференции историков-марксистов еще до того, как "Академическое дело" было сфабриковано, Покровский говорил, что представители «"русской исторической школы" находятся на научном кладбище, где нет места для марксизма»37. Он отрицал даже возможность создания ими подлинно научных произведений. Дискредитация старых ученых достигла апогея после их ареста. В декабре 1930 г. состоялось заседание методологической комиссии Общества историков-марксистов, где Тарле был отнесен к наиболее вредной категории буржуазных ученых, которые якобы умело маскировались под марксизм и тем самым протаскивали в науку чуждые концепции38. А выступавший на заседании Ф.В.Потемкин, объясняя свою позицию, заявил, что "нас теперь от Тарле отделяют не только теоретические разногласия, но... толстая стена с крепкой решеткой"39. Еще более резкой критике и нападкам подверглись произведения Тарле на заседании Ленинградского отделения Коммунистической академии. Его стенограмма была опубликована отдельным изданием под названием "Классовый враг на историческом фронте", где Г.С.Зайдель, М.М. Цвибак, а также ученики Тарле (П.П.Щеголев и др.) обвиняли ученого в контрреволюционной деятельности и преднамеренной фальсификации истории40.

Следствие по "Академическому делу" продолжалось более года. За ним внимательно следил сам председатель ОГПУ В.Р.Менжинский и регулярно докладывал о нем Сталину. Все это время Тарле находился в тюрьме "Кресты". Тюремная цензурная печать проставлена на открытках, адресованных Тарле из заключения жене, которые сохранились в архивном фонде историка. Из их содержания видно, что ученый, страдавший в одинаковой мере от болезни почек и невозможности заниматься любимой научной работой, не признал за собой многих инкриминируемых ему обвинений. Так же вели себя и ряд других подследственных. Чтобы их дискредитировать и сломать сопротивление, следователи С.Г.Жудахин, М.А.Степанов, В.Р.Домбровский, Ю.В.Садовский, А.Р.Стромин, лично ведший дело Тарле, более высокие "дирижеры" предстоящего процесса, за спиной которых безошибочно угадывается мрачная фигура Сталина, решили исключить Платонова, Тарле и других академиков из членов АН СССР, что и произошло 2 февраля 1931 г.41 Против исключения академиков, и в частности Тарле, выступил ее президент А.П.Карпинский, который заявил о безнравственности акта исключения в силу заслуг видных ученых перед мировой наукой и по налаживанию контактов АН СССР с зарубежными научными центрами. Однако власти расценили выступление 84-летнего Карпинского как контрреволюционную вылазку42. Его протест не был принят во внимание, и Тарле был исключен из состава АН СССР.

Постановлением коллегии ОГПУ от 8 августа 1931 г. Тарле во внесудебном порядке был осужден на пять лет ссылки в Алма-Ату. Его коллеги, проходившие по тому же "Академическому делу", в большинстве своем были приговорены к такому же сроку ссылки в различные города страны: Поволжья, Урала, Казахстана, Средней Азии. Историки, писавшие об этом приговоре, обращают внимание на его относительную мягкость и отказ карательных органов от проведения показательного политического процесса на манер "Шахтинского дела", дела "Промпартии" и т.д. Думается, что этот ход Сталина можно объяснить его желанием психологически сломать крупнейших историков страны с целью их последующего использования в интересах насаждаемого им режима. Исключение было сделано лишь для них. Многие историки-краеведы, не имевшие громких имен в науке, и до и в начале 30-х годов осуждались, как правило, на более длительные сроки концлагерей43.

Когда Тарле прибыл в Алма-Ату, первым секретарем Казахстанского крайкома ВКП(б) был Ф.И.Голощекин, прекрасно помнивший своего учителя по Петербургскому университету и относившийся к нему с большим уважением. Он помог Тарле получить должность профессора в местном университете. Рассказывая в письме к Л.Г.Дейчу о своей жизни в Алма-Ате, Тарле писал: «Тут с момента моего приезда состою штатным профессором Госуд[арственного] университета Казахстана, читаю "Историю империализма в Зап[адной] Европе" на целых 7 отделениях. Мне заказана (заключен формальный контракт!) книга здешним Госиздатом (со специального одобрения крайкома партии) – о завоевании Ср[едней] Азии в XIX веке – словом, Вы видите, что в тот бред, о котором я говорю выше (обвинение в контрреволюционной деятельности. – Авт.), уже и теперь не верят. И все-таки я сижу здесь, хотя мне нужно лечь на операцию у моего уролога проф. Гораша в Ленинграде. И когда я поеду отсюда и поеду ли – не известно»44.

Оторванность от научных центров, отсутствие в Алма-Ате источников и литературы по истории Западной Европы сильно тяготили Тарле. Поэтому он обращался к своим влиятельным знакомым в Москве и Ленинграде с просьбами о защите. Послал он письмо и Покровскому, прося его если не о вызволении из ссылки, то хотя бы об оказании помощи в деле публикации. Однако тогдашний лидер советских историков не нашел ничего лучшего, как переслать письма Тарле вместе с аналогичными по содержанию письмами, направленными ему из ссылки В.И.Пичетой и А.И.Яковлевым, в адрес ОГПУ с припиской, что они могут понадобиться этому учреждению45, в то время как для него никакого интереса не представляют46.

В защиту Тарле вскоре после его ареста выступили французские историки К.Блок, А.Матьез, Ф.Саньяк, П.Ренувен, Ш.Сеньебос, А.Сэ и др., передавшие советскому послу в Париже обращение для вручения представляемому им правительству. "Мы считаем своим долгом ученых, – писали они, – возвысить свой голос в защиту человека, в чьей честности и достоинстве не сомневаемся"47.

С резкой отповедью советскому историку Фридлянду, включившемуся в общий хор хулителей Тарле, выступил Матьез48. Большое участие в судьбе Тарле приняли вдова Г.В.Плеханова Розалия Марковна и ветеран российского революционного движения Л.Г.Дейч, ходатайствовавшие перед властями о пересмотре дела ученого. В силу их обращений в компетентные органы в марте 1932 г. в Алма-Ату для беседы с Тарле приехал член Верховного суда СССР А.А.Сольц, пообещавший историку разобраться в его деле49.

В октябре 1932 г. Тарле уже находился в Москве и был приглашен наркомом просвещения РСФСР А.С.Бубновым для беседы по поводу перестройки преподавания истории. Делясь своими впечатлениями по этому поводу, он писал поэтессе Т.Л.Щепкиной-Куперник 31 октября: «Был принят только что в Кремле. Блестящий, очень теплый прием... Обещали все сделать, тоже хотят, чтоб я работал. Сказали: "Такая синица, как Т[арле] (т.е. я) должен с нами работать"»50. Через несколько недель Тарле был введен в состав Государственного ученого совета. Рассказывая о своем первом участии в заседании этого органа, он сообщал тому же адресату: «Было очень интересно. Председатель в начале заседания произнес речь, начинающуюся словами: "Нам было дано указание украсить Государственный ученый совет некоторыми первоклассными учеными. Первым из них нами приглашен Евг[ений] Викторович"»51.

Возникает вопрос, от кого могло исходить указание ввести в состав ГУСа ученого, находящегося в ссылке по обвинению в контрреволюционной деятельности? В условиях огромной централизации власти и насаждения командно-административной системы оно могло быть дано только одним человеком – Сталиным. И сыграла свою роль в освобождении Тарле из ссылки не заступничество Р.М.Плехановой и Л.Г.Дейча, не обращение французских историков, а подготовка Сталина к перестройке преподавания истории, для чего ему потребовались крупные ученые, которые находились на иных позициях, чем Покровский и его ученики, и которые, как ему казалось, после ареста и ссылки будут послушно и неукоснительно выполнять его волю.

Вспомним, что в 20-е годы Покровский свел содержание школьного и вузовского курсов истории к преподаванию обществоведения, где центральное место занимал процесс смены общественно-экономических формаций на уровне вульгарного социологизирования. Историческое образование утратило одну из своих важнейших функций – воспитание чувства патриотизма. Акцентируя внимание на изучении классовой борьбы, Покровский фактически выхолащивал из курсов истории вопросы материальной и духовной культуры, войны и внешней политики, вклад крупных политических деятелей, полководцев, дипломатов. Для Сталина, который уже тогда начинал проявлять имперское мышление и готовился к ревизии исторической науки с целью возвеличивания собственной роли в истории, такое ее преподавание было неприемлемо. Поэтому вскоре после смерти Покровского в 1932 г. началась подготовка к выработке известного Постановления Совнаркома и ЦК ВКП(б), принятого 16 мая 1934 г., о преподавании гражданской истории. И это обстоятельство, на наш взгляд, сыграло решающую роль в судьбе Тарле и других сосланных историков. Первым из ссылки был возвращен Тарле, а затем и другие выжившие видные ученые, которые получили должности профессоров в возрожденных исторических факультетах Московского и Ленинградского университетов.

По возвращении из ссылки Тарле был восстановлен в должности профессора Ленинградского университета. Но звание академика он вернул не сразу. Не была снята с него и судимость, а полная реабилитация историка произошла лишь 20 июля 1967 г. по решению Военной коллегии Верховного суда СССР в связи с заявлением одного из авторов данной статьи.

Несмотря на то, что "Наполеон" был с восторгом встречен читателями, переведен на многие иностранные языки и издан за рубежом и, судя по всему, понравился Сталину, над головой ученого вскоре грянул гром. 10 июня 1937 г. одновременно в двух центральных газетах были опубликованы разгромные рецензии на монографию: в "Правде" – А.Константинова, в "Известиях" – Дм.Кутузова. Трудно сказать, кем были эти рецензенты. Скорее всего, это псевдонимы людей, действовавших по указанию свыше, которым было поручено ошельмовать ученого.

Формально поводом к появлению рецензий послужило то обстоятельство, что "Наполеон" вышел под редакцией К.Б.Радека и что о книге публично благожелательно отозвался Н.И.Бухарин. Этого по тем временам было вполне достаточно, чтобы объявить Тарле "изолгавшимся контрреволюционным публицистом, который в угоду троцкистам преднамеренно фальсифицирует историю"52. Навешивание подобных ярлыков в те годы означало скорый и неизбежный арест.

Осознавая нависшую над собой угрозу, Тарле сумел связаться с аппаратом Сталина и попросил о защите. Создается впечатление, что именно такой реакции от него и ожидали. Уже на другой день после публикации рецензии "Правда" и "Известия" напечатали заметки "От редакции", которые полностью дезавуировали своих вчерашних авторов. В заметке газеты "Правда" говорилось: «Рецензент предъявил автору книги "Наполеон" строгие требования, какие предъявляются к автору-марксисту. Между тем известно, что Е.Тарле никогда не был марксистом, хотя и обильно цитирует в своей работе классиков марксизма. За ошибки в трактовке Наполеона и его эпохи ответственность несут в данном случае не столько автор Тарле, сколько небезызвестный двурушник Радек, редактировавший книгу, и издательство, которое было обязано помочь автору. Во всяком случае, из немарксистских работ, посвященных Наполеону, книга Тарле самая лучшая и ближе к истине»53. В аналогичном духе была написана и заметка в газете "Известия", которая стилистически почти не отличалась от заметки в "Правде". Напрашивается мнение, что обе вышли из-под одного и того же пера.

Возникает вопрос, кто и почему развязал в печати травлю ученого? Ленинградский историк Ю.Чернецовский выдвигает по этому поводу две версии. Возможно, считает он, публикация рецензий произошла или не без ведома Сталина, или по его прямому указанию с целью припугнуть ученого и сделать его еще более покладистым54. Вторая версия нам представляется более правильной, если учесть иезуитские наклонности характера Сталина и его быстрое реагирование на обращение Тарле. В пользу этой версии говорит и его письмо к историку. «Мне казалось, – писал Сталин Тарле 30 июня 1937 г., – что редакционные замечания "Известий" и "Правды", дезавуирующие критику Константинова и Кутузова, уже исчерпали вопрос, затронутый в Вашем письме, насчет Вашего права ответить в печати на критику этих товарищей антикритикой. Я узнал, однако, недавно, что редакционные замечания этих газет Вас не удовлетворяют. Если это верно, можно было бы безусловно удовлетворить Ваше требование насчет антикритики. За Вами остается право остановиться на форме антикритики, наиболее Вас удовлетворяющей (выступление в газете или в виде предисловия к новому изданию "Наполеона")»55.

Публикация опровержений на рецензии в центральных газетах и письма Сталина к Тарле свидетельствуют о том, что он вполне устраивал вождя как историк. Об этом же говорит и тот факт, что Тарле был восстановлен в звании академика решением Общего собрания АН 29 сентября 1938 г. по личному распоряжению Сталина. Вместе с тем он оставался не реабилитированным по "Академическому делу". И это обстоятельство напоминало ученому, что он в случае непослушания может оказаться в местах более отдаленных и менее комфортабельных, чем Алма-Ата.

В предвоенные годы, когда усилилась опасность нападения фашистской Германии на Советский Союз, Тарле обращается к изучению героического прошлого русского народа. Этой теме была посвящена его книга "Нашествие Наполеона на Россию", опубликованная первым изданием в 1938 г. Она как бы являлась логическим продолжением его монографии о Наполеоне. Эта книга Тарле была также тепло встречена критикой и читателями и в нашей стране, и за ее рубежами. Она вселяла уверенность, что советские люди, отражая фашистскую агрессию, повторят героический подвиг своих предков и освободят свою Родину и страны Европы от посягательств нового претендента на мировое господство.

В годы Великой Отечественной войны была издана фундаментальная двухтомная монография Тарле "Крымская война". Она представляла собой панорамную картину того, как царизм и европейские державы довели противоречия в сфере восточного вопроса до вооруженного конфликта, и в то же время показала все величие подвига героических защитников Севастополя, руководимых П.С.Нахимовым, В.А.Корниловым и В.И.Истоминым, отстаивавших город до последних возможностей, несмотря на бездарность высшего командования и общую отсталость и гнилость николаевской России.

Произведения Тарле о героическом прошлом русского народа были проникнуты чувством патриотизма и несли огромный публицистический заряд. Этой же цели служили и его статьи в периодической печати и лекционные выступления, собиравшие большие аудитории слушателей многих городов страны, Тарле получил даже специальный поезд-вагон. А когда победоносно завершилась Великая Отечественная война, он продолжал изучать историю войн и внешней политики дореволюционной России и, как всегда, живо откликался на все важнейшие события современных ему международных отношений. Его талант яркого публициста служил делу защиты мира.

Казалось бы, что в послевоенное время Тарле, имевший авторитет одного из самых крупных советских историков и будучи хорошо лично известен Сталину, мог не опасаться посягательств на свою свободу и благополучие. Однако даже это обстоятельство не давало ученому гарантии, что его вновь не подвергнут остракизму. И вскоре он произошел, началась очередная проработка ученого.

В конце 40-х – начале 50-х годов в высказываниях некоторых советских историков стала распространяться версия, будто Сталин по примеру Кутузова нарочно заманил немцев под Москву, чтобы затем их разгромить, как это некогда сделал великий русский полководец. Известный писатель В.В.Карпов в произведении "Маршал Жуков" считает, что автором этой версии стал П.А.Жилин56, изучавший в 1950 г. книгу о контрнаступлении Кутузова. Но, думается, что концепция Жилина не была оригинальной и сформировалась под воздействием высказываний Сталина в его ответе на письмо полковника Е.А.Разина, где "великий вождь всех времен и народов" заявил, что Кутузов в результате хорошо подготовленного контрнаступления загубил армию Наполеона57. С того времени советские историки начали изображать Сталина как преемника тактики Кутузова и одновременно подчеркивать исключительную роль фельдмаршала в деле организации контрнаступления русской армии58.

Тарле же в "Нашествии Наполеона на Россию" считал, что главная заслуга в разгроме армии Наполеона принадлежит русскому народу. Поэтому он, не умоляя роли великого русского полководца в войне 1812 г., не ставил перед собой цели уделить этому вопросу особое внимание. Теперь же его позиция, выраженная в книге еще довоенного времени, была расценена как грубая ошибка. От Тарле хотели, чтобы он во втором томе трилогии "Россия в борьбе с агрессорами в XVIII-XX вв.", написать которую ему предложил Сталин59, уделил гораздо больше внимания прославлению Кутузова и, само собой разумеется, в третьем томе представил бы Сталина таким полководцем, который не только был последовательным учеником своего предшественника, но и превзошел его масштабностью своих деяний. Это обстоятельство стало одной из причин критики Тарле. Другая ее причина была связана с попыткой пересмотра проблемы ответственности за пожар Москвы. А вызвана она была тем, что в западной публицистике стали раздаваться голоса о неправомерности получения СССР большей части репараций с Германии на том основании, что советские люди при отступлении сами уничтожали города и села, беря пример со своих предков, сжегших Москву в 1812 г. и Тарле, и многие историки до него рассматривали пожар города как патриотический подвиг оставшихся в нем жителей. Теперь же было решено кардинально пересмотреть традиционную точку зрения и возложить ответственность за пожар Москвы исключительно на армию Наполеона. Поэтому ученый подвергся критике и за давно устоявшуюся точку зрения по поводу сожжения древней российской столицы.

Роль главного критика Тарле была возложена на С.И.Кожухова – тогдашнего директора Музея на Бородинском поле. Его статья "К вопросу об оценке роли М.И.Кутузова в Отечественной войне 1812 г.", направленная против ряда положений "Нашествия Наполеона на Россию", была опубликована в журнале "Большевик1160.

Передергивая и извращая ряд фактов, приводимых в "Нашествии Наполеона на Россию", Кожухов обвинил Тарле в том, что он преднамеренно использовал только сомнительные западные источники и игнорировал свидетельства о войне 1812 г. русских современников. Не следует забывать, что эти обвинения делались в разгар кампании борьбы с "космополитизмом", когда всякое обращение в позитивном плане к иностранной литературе рассматривалось как антипатриотический поступок. Под текстом статьи Кожухова четко проглядывает стремление её автора навесить на Тарле политический ярлык.

Основные положения критического выступления Кожухова сводились к тому, что Тарле якобы не раскрыл подлинной роли Кутузова в разгроме Наполеона и принизил значение Бородинской битвы как победы России, а также повторил легенды французской историографии по поводу московского пожара и роли природных факторов в гибели французской армии. Суммируя свои критические высказывания, некоторые из которых имели основание. Кожухов в шаблонной форме сделал вывод о том, что Тарле принизил роль русского народа в достижении победы в Отечественной войне 1812 г. Это утверждение, явно противоречащее основным принципам Тарле, отнюдь не смутило его критиков.

И вскоре после выхода статьи Кожухова на историческом факультете Ленинградского университета состоялось заседание Ученого совета, на котором книга Тарле подверглась зубодробительной критике. Наиболее ретивые коллеги ученого, ранее заискивавшие перед ним, теперь нашли удобный момент для того, чтобы укрепить свои позиции в создавшейся ситуации. Не следует забывать, что университет тогда переживал трудные дни в связи с чистками, вызванными сфабрикованным в конце 40-х – начале 50-х годов так называемым "Ленинградским делом". Поэтому некоторые "изобличители" Тарле настаивали на том, чтобы пересмотреть не только "Нашествие Наполеона на Россию", но и "Крымскую войну". Аналогичные обсуждения статьи состоялись и на истфаке Московского университета, и в Институте истории АН СССР. Правда, здесь в защиту Тарле мужественно выступила академик М.В. Нечкина, доказавшая полную несостоятельность критики Кожухова.

В обстановке развернувшейся новой травли Тарле чувствовал себя как бы потерянным. Встретившийся с ним в те дни драматург и писатель А.М.Боршаговский так описал свои впечатления: «Я нашел не уверенного в себе, ироничного человека, обладавшего особой духовной силой, что угадывалось в его классических трудах, таких талантливых, что именно Фадеев решил принять Тарле в Союз писателей, минуя все формальности. Точнее сказать, все достойнейшее было при нем, прорывалось наружу: острота ума, сарказм, широта взглядов, но истязали его тревоги, обиды на оскорбительные статьи догматиков, псевдомарксистов, принявшихся тогда лягать его работы, в том числе и "Крымскую войну". Расчет их был беспроигрышный: Сталин не любил Энгельса, а Тарле "неосторожно" цитировал его, – мудрено историку обойтись без работ Ф.Энгельса о "Восточном вопросе". И семидесятипятилетний академик, по уму и памяти вовсе не старик, то и дело возвращался к чинимой над ним несправедливости, не жалуясь, а как-то суетно и часто уверяя, что Сталин ценит его, в обиду не даст, защитит, скоро журнал "Большевик" напечатает его ответ хулителям, он звонил Поскребышеву и тот был любезен, очень любезен, и предупредителен»61. И хотя мемуарист не совсем правильно освещает причины очередного гонения на Тарле, в целом он верно сумел уловить духовное настроение ученого в те дни. Действительно, Тарле не знал, кто явился вдохновителем его травли, ждал помощи и спасения от Сталина.

Именно поэтому Тарле обратился с письмом к "лучшему другу советских ученых", прося его о содействии в публикации ответа своему критику на страницах "Большевика". Текст его сохранился в архивном фонде историка62. Сталин дал такое разрешение, и вскоре ответ ученого был опубликован63.

На конкретных фактах Тарле показал в своем ответе в редакцию "Большевика" необъективность и надуманность выпадов Кожухова. В то же время он признавал, что в "Нашествии Наполеона на Россию" недостаточно освещена роль Кутузова в организации и проведении контрнаступления русской армии, и обещал исправить это во втором томе трилогии. Не откладывая дела в долгий ящик, историк принялся сразу же за написание статьи "Михаил Илларионович Кутузов – полководец и дипломат"64, которая была издана через несколько месяцев. И тем не менее редакция "Большевика", опубликовав письмо Тарле, в своем ответе ученому по существу поддержала позицию Кожухова, повторив многие из его необоснованных выпадов65.

Трудно сказать, как бы складывались дальнейшие отношения Тарле со Сталиным, особенно в связи с написанием последнего тома трилогии. Но смерть тирана, наступившая в марте 1953 г., избавила историка от столь неблагодарного занятия, как возвеличивание "полководца", ни разу в жизни не ведшего в бой войска. Тарле ненадолго пережил своего мучителя. 5 января 1955 г. оборвалась и его жизнь, большая часть которой была отдана делу служения исторической науке. Жизнь многотрудная, сопровождавшаяся рядом гонений, необходимостью подлаживаться под вкусы и требования Сталина и созданной им человеконенавистнической командно-бюрократической системы – вполне типичная для многих представителей старой научной российской интеллигенции. И хотя сталинщина нанесла Тарле глубокую психологическую травму, он сумел сохранить себя как большого ученого мирового масштаба, создавая и в эти сложные и трагические времена фундаментальные труды, составляющие и по сей день гордость отечественной исторической науки.

Участвуя в манифестациях левой интеллигенции, в октябре 1905 года Е.В.Тарле был тяжело ранен шашкой. Рубившему его казачку, наверное, особо приятно было бы узнать, что его жертвой стал еврей...

Несостоявшийся «космополит», так и не ставший и биографом «лучшего друга ученых»

Иосиф ТЕЛЬМАН, кандидат исторических наук, Нешер

Академик Евгений Викторович Тарле — один из выдающихся ученых России. Февральскую революцию он встретил как долгожданную «весну обновления». В мае 1917 года был назначен членом Чрезвычайной следственной комиссии по делу бывших царских министров, с отчетом этой комиссии выступал на заседании Временного правительства. К Октябрьской революции отнесся резко отрицательно. Но эмигрировать отказался, отклонив очень лестные предложения принять кафедру и стать профессором в ряде университетов Франции, включая Сорбонну.

Приведем краткую биографическую справку. Евгений Викторович Тарле родился 8 ноября 1874 года в Киеве, в зажиточной еврейской семье купца 2-й гильдии. Окончил историко-филологический факультет Киевского университета (1896 год). В 1903-1917 г.г. — приват-доцент Петербургского университета. В 1903-1918 гг. одновременно профессор университета в Юрьеве (Тарту). С 1917 года профессор Петроградского, а затем Ленинградского и Московского университетов.

В 1909 году был опубликован фундаментальный труд Тарле «Рабочий класс во Франции в эпоху революции», защищенный затем в Петербургском университете в качестве докторской диссертации. Он был отмечен Академией наук специальной премией как лучшее научное исследование.

Монография Евгения Викторовича «Континентальная блокада», опубликованная в 1913 году, сразу же привлекла внимание ученых многих стран.

После Октябрьской революции Тарле оставался в Петрограде, продолжал работать, получая профессорский паек — фунт овса в день. Постепенно Тарле встал на путь признания Советской власти, но далеко не сразу согласился сотрудничать с ней. Ученый продолжал свои исследования по истории Франции и России, по истории международных отношений. Книги, научные статьи Евгения Викторовича широко публиковались в СССР, а также во Франции, Англии, Германии, в США и других странах. В 1921 году Тарле избирают членом-корреспондентом Академии наук, а в 1927-м — действительным членом Академии. В 1928 году на Всемирном конгрессе историков в Осло Тарле был избран в состав Международного комитета исторических наук.

На лекциях Тарле в Ленинградском университете, профессором которого он был многие годы, в аудитории невозможно было найти свободное место. Он был воистину любимцем студентов.

Успешную научную и педагогическую деятельность Е.В.Тарле прервал арест 29 января 1929 года. ОГПУ предъявило ему и ряду других ученых обвинение в принадлежности к контрреволюционному монархическому заговору. Это было связано с так называемым «академическим делом». Вот как оно возникло. В январе 1929 года состоялись выборы в состав Академии наук СССР. Трое коммунистов, философ А.М.Деборин, историк Н.М.Лукин и экономист В.М.Фриче при голосовании были забаллотированы, получили много черных шаров. Итогами выборов был возмущен Сталин. Генсек увидел в этом вызов со стороны старой научной интеллигенции власти коммунистов, его личному авторитету, советскому режиму. Этому вполне обыденному для научных кругов событию была дана политическая оценка. Вопрос об итогах выборов был рассмотрен на заседании Совнаркома СССР, в котором участвовали некоторые академики. Было принято решение немедленно пересмотреть результаты выборов и провести новые.

Это требование напуганные и присмиревшие академики выполнили. Но Сталин решил преподать им урок. Была создана комиссия ЦК ВКП (б) и Совнаркома для проверки деятельности Академии. Она тщательно искала компромат на многих ученых, стремилась разоблачить их «контрреволюционное нутро». Комиссия обнаружила, что в учреждениях Академии много «классово чуждых элементов», злобных врагов Советской власти. Затем создали новую комиссию уже для чистки Академии. Ее возглавил член коллегии ОГПУ Я.Петерс. Из 259 академиков и членов-корреспондентов были изгнаны 71, в основном, ученые гуманитарного профиля. Многие из них были арестованы по так называемому «академическому делу». Более года шло следствие по этому делу. 70-летнего академика С.Ф.Платонова и его сподвижников, в числе которых был Е.В.Тарле, ОГПУ обвинило в намерении свергнуть Советскую власть, образовать Временное правительство с последующей реставрацией монархии в России. Возглавить это правительство по версии ОГПУ, должен был академик Платонов. Евгению Викторовичу Тарле в этом кабинете, как блестяще владеющему основными европейскими языками, предназначался пост министра иностранных дел.

Напоминаем: все фотографии в галерее кликабельны — нажав на превью, вы можете увидеть их в полном объеме. Открыв первую из иллюстраций в галерее, далее вы можете листать их при помощи стрелочек и читать подписи к тем, которые сопровождены текстом

Участвуя в манифестациях левой интеллигенции, в октябре 1905 года Е.В.Тарле был тяжело ранен шашкой. Рубившему его казачку, наверное, особо приятно было бы узнать, что его жертвой стал еврей… Евгений Викторович Тарле (27 октября 1874, Киев — 5 января 1955, Москва) На первом издании «Наполеона», ставшем одной из настольных книг Сталина, имеется немало пометок диктатора, считавшего себя фигурой большего масштаба, чем французский император Самый знаменитый труд академика Тарле переиздается по сей день Могила Е.В.Тарле на Новодевичьем кладбище Мемориальная доска на доме, где прошли самые тревожные годы жизни академика

Следствие по «академическому делу» продолжалось больше года. За ним внимательно следил тогдашний председатель ОГПУ Менжинский, который регулярно докладывал Сталину о каждом «вскрытом факте». В это время Тарле находился в тюрьме «Кресты». Сам Сталин не принимал всерьез угрозу переворота, который якобы собирались осуществить академики. Поэтому на открытое судебное разбирательство он не пошел. Во многом по этой причине и приговор этим ученым оказался довольно мягким — вопреки ожиданиям общественности. Всем им по приговору суда предстояло провести несколько лет в ссылке в таких городах как Самара, Уфа, Астрахань и Алма-Ата. Как раз в Алма-Ату решением коллегии ОГПУ от 8 августа 1931 года был сослан Е.В.Тарле. Именно там у него возник замысел и он начал работать над своей блестящей книгой о Наполеоне. Книгой, отличающейся раскованностью, неординарным подходом к оценке фактов, трактовкой сложных проблем истории.

В октябре 1932 года Тарле возвратился из ссылки в Москву. Его почти сразу же принял нарком просвещения, А.С.Бубнов. У них состоялась обстоятельная беседа по поводу преподавания истории в учебных заведениях. 16 мая 1934 года Совнарком СССР и ЦК ВКП(б) приняли постановление о преподавании гражданской истории в школе. Это постановление, которое готовилось более двух лет, сыграло важную роль в судьбе Тарле и его коллег-историков, подвергшихся репрессиям. Тарле писал своей знакомой поэтессе Т.П.Щепкиной-Куперник:

«Был только что принят в Кремле. Блестящий, очень теплый прием. Обещали все сделать, тоже хотят, чтобы я работал. Сказали: «Такая силища, как Тарле (т.е., я), должен работать».

Евгений Викторович написал свою книгу «Наполеон» за довольно короткий срок, работал с большим творческим подъемом, как говорится, на одном дыхании. Из-под пера ученого вышел подлинный шедевр.

О Наполеоне написаны сотни книг, однако не только в России, но, пожалуй, и в других странах, включая Францию, мало есть работ, которые могли бы соперничать с трудом советского историка. Это касается научного уровня, глубины и широты исторического исследования, а также художественной формы. Биография великого полководца читается как интереснейший роман.

Заведующий редакцией издательства А.Тихонов-Серебров писал А.М.Горькому:

«На днях высылаю вам книгу Тарле «Наполеон» из серии «Жизнь замечательных людей». Работали мы над этим автором 4 месяца. Книжка вышла интересная, но очень раскованная. Хозяин сказал, что он будет ее первым читателем. А вдруг не понравится? Амба!»

Книга «хозяину», Иосифу Сталину, понравилась, но он не спешил об этом сообщить. В политическом портрете великого полководца и государственного деятеля «вождь народов» увидел многие черты, которые были свойственны ему самому — упорство в достижении цели, умение бороться за власть, жестокость и стремление к преобразованиям.

Путь Наполеона к императорской короне в чем-то напоминал Сталину его собственную борьбу за утверждение диктатуры. Для сына сапожника, бывшего семинариста было очень лестно сравнить себя с императором Франции и найти что-то общее.

Книга Тарле «Наполеон» вышла в памятном 1937 году и сразу же приобрела широкую популярность. Однако над автором ее сразу же вновь нависла реальная опасность ареста. 10 июня 1937 года одновременно в «Правде» и «Известиях» появились две резко отрицательные рецензии на этот труд Тарле. Эта книга выдавалась за «яркий образец вражеской вылазки» и, казалось, над ученым нависла угроза расправы. В страшном 1937 году он мог ожидать ареста, суда и даже расстрела. Автором рецензии в «Правде» был А.Константинов, в «Известиях» — Дм.Кутузов. Фамилии эти ничего не говорили, среди известных историков и публицистов такие не значились. Без сомнения, это были псевдонимы людей, которым дали партийное поручение разгромить книгу ученого. Поводом для появления этих рецензий, возможно, послужило то обстоятельство, что книга «Наполеон» вышла под редакцией Карла Радека. К тому же о труде ученого, о его большом вкладе в историческую науку написал обстоятельную статью Николай Бухарин. Как появились статьи о книге Тарле в «Правде» и «Известиях»? Возможно, это произошло по инициативе кого-нибудь из партийного руководства. Однако есть основания предполагать, что это было сделано по прямому указанию генсека, чтобы испугать ученого, сделать его готовым выполнить любой заказ «великого вождя». Эта версия наиболее вероятная, если учесть характер Сталина, его коварство и жестокость. В то время за проработкой в печати чаще всего следовал арест…

…Ученый в тот день невольно вспомнил свой арест в 1929 году, ссылку в Алма-Ату. Теперь можно было ждать чего угодно. Ночью долго ворочался в постели, сон не шел. Тогда аресты производились в любое время суток, но чаще всего все-таки ночью. Наконец, приняв изрядную дозу снотворного, Евгений Викторович заснул. Его разбудил резкий телефонный звонок. Он поднялся с постели, глянул машинально на часы — 3 часа ночи. Поднял трубку. Услышал незнакомый мужской голос, который произнес — с вами будет говорить товарищ Сталин. Генсек поздоровался и сказал:

— Вы, наверное, немного огорчены. Не стоит огорчаться. Статьи о вашей книге «Наполеон» не соответствует оценке, которую дает руководство партии. Будет дано разъяснение. Всего вам хорошего, товарищ Тарле!

Уже утром следующего дня обе центральные газеты так же дружно поместили опровержение своих же публикаций. Гроза прошла стороной. В том же 1937 году Тарле вернули звание академика, которого он был лишен после ареста в 1929 году. Занесенный над головой Тарле топор был отведен.

В конце 30-х годов, когда ощутимой стала угроза надвигающейся войны, Тарле вплотную занялся проблемами военной истории России. Вышла в свет его книга «Нашествие Наполеона на Россию. 1812 год». Публикуются работы о Нахимове, Ушакове, Кутузове и др.

В период Второй мировой войны Тарле написал несколько книг, посвященных историческому прошлому России. Он завершает фундаментальное исследование «Крымская война» в двух томах.

Научную работу Евгений Викторович сочетал с широкой общественной деятельностью. Его в то время можно было увидеть не только в студенческой аудитории, но и в воинских частях, где он выступал с лекциями о человеконенавистнической сути и преступлениях фашистов.

После войны Сталин хотел получить книгу об этой войне, написанную Тарле. И, естественно, чтобы в ней прославлялась выдающаяся роль генералиссимуса, «великого вождя народов». И, конечно, чтобы она читалась еще с большим интересом, чем книга о Наполеоне.

В конце 1946 года академика пригласил к себе А.Жданов. Поинтересовавшись творческими планами ученого, он прямо дал заказ на создание такой книги. Тарле понимал, что устами Жданова говорит сам Иосиф Виссарионович. Однако ученый под разными предлогами уклонялся от этого «почетного поручения».

В конце 40-х — начале 50-х годов в работах некоторых советских историков активно распространялась версия, что Сталин (по примеру Кутузова) специально заманил немцев аж под Москву, чтобы затем их разгромить. Впервые эту версию изложил сам Сталин. В своем письме полковнику Разину он подчеркнул, что историки и специалисты в области военного искусства не обратили должного внимания на изучение такой стратегической операции как контрнаступление. Оно блестяще было осуществлено Кутузовым в период войны 1812 года. В связи с этим критике стала подвергаться книга Тарле, опубликованная в предвоенные годы «Нашествие Наполеона на Россию. 1812 год». Ученого обвинили в том, что он недооценивал роль Кутузова, преимущества его стратегии, принесшей победу русским войскам.

В атаку на ученого ринулся С.И.Кожухов — в то время директор музея «Бородино». Его имя ничего не говорило историкам. Правда, в 1942 году он пытался опубликовать книгу об Отечественной войне 1812 года, даже направил рукопись секретарю ЦК и Московского комитета ВКП (б) А.Щербакову. Но она была подготовлена на таком низком уровне, что несмотря на большую потребность в то время в подобных книгах, ее не издали. Теперь статья Кожухова (вряд ли он писал ее самостоятельно) «К оценке роли Кутузова в Отечественной войне 1812 года» была опубликована в журнале «Большевик» — теоретическом органе ЦК ВКП(б). Он подверг книгу Тарле «Нашествие Наполеона на Россию. 1812 год» уничтожающей критике. Кожухов обвинил ученого в том, что тот использовал для написания своего труда сомнительные западные источники, в то же время игнорировал отечественные. Как раз в тот момент шла кампания борьбы с космополитами, и использование иностранной литературы рассматривалось как проявление антипатриотизма, чуть ли не измена родине. Журнал «Большевик» обвинил Тарле в стремлении принизить подвиг русского народа в Отечественной войне 1812 года.

Вскоре после публикации статьи Кожухова на историческом факультете Ленинградского университета состоялось заседание Ученого совета, на котором книга Тарле подверглась зубодробительной критике. Наиболее ретивые коллеги академика, ранее заискивающие перед ним, нашли удобный момент, чтобы закрепить свои позиции в создавшейся ситуации. В защиту Тарле выступила только академик Нечкина, доказавшая несостоятельность критики со стороны Кожухова. После публикации статьи в «Большевике» прошли собрания и заседания в МГУ, в Институте истории Академии наук СССР, в других вузах и научных учреждениях, где клеймили Тарле за низкопоклонство «перед иностранщиной».

Резкой критике был подвергнут и двухтомный труд ученого «Крымская война», все за то же обилие использованных иностранных источников.

В обстановке развернувшейся новой травли Тарле чувствовал себя потерянным. Встретившийся с ним в те дни писатель Александр Борщаговский так описал свои впечатления:

«Я нашел не уверенного в себе, ироничного человека, обладавшего особой духовной силой, что угадывалось в его классических трудах, таких талантливых, что именно Фадеев решил принять Тарле в Союз писателей, минуя все формальности. Точнее сказать все достойнейшее было при нем — острота ума, сарказм, широта взглядов, но истязали его обида на оскорбительные статьи догматиков, принявшихся лягать его работы».

Евгений Викторович не знал, кто вдохновитель его травли, ждал помощи и спасения от Сталина. И Тарле обратился с письмом к «лучшему другу советских ученых». Он просил его оказать помощь в публикации ответа Кожухову на страницах того же журнала «Большевик». Сталин, по-видимому, все еще надеялся, что Тарле и о нем создаст такую же книгу, какую он написал о Наполеоне. «Вождь партии и советского народа» дал соответствующее указание, и ответ ученого был опубликован. В нем Тарле на конкретных примерах и фактах показал надуманность обвинений и отсутствие объективности в статье Кожухова. После публикации ответа Тарле журналом «Большевик» гонители ученого моментально замолкли.

Трудно сказать, как бы складывались отношения Тарле со Сталиным, но смерть диктатора избавила академика от необходимости не только писать, но и думать о создании биографии вождя и генералиссимуса. Тарле ненамного пережил Сталина — он скончался 5 января 1955 года — на 81-м году жизни.

(1874-1955) Магистерская диссертация «Общественные воззрения Томаса Мора в связи с эк. состоянием Англии его времени».

В марксизме Тарле использовал только эконо­мическое учение, а идею диктатуры пролетариата отвергал. Прогноз Маркса о грядущей победе пролетариата Тарле считал несостоя­тельным.

В годы революции, читал курс лекции по истории России XIX в., цикл лекций «Падение абсолютизма в Западной Европе» (убеждал слушателей в не­обходимости довести борьбу против русского абсолютизма до победы, как это было сделано на Западе).

Однако, не вступал ни в какие пар­тии, хотя и примыкал по убеждениям к меньшевистской фракции РСДРП.

После 1905-1907 гг. начал исследовать историю рабочего класса. «Рабочий класс во Франции в эпоху революции» - докторская.

«Кон­тинентальная блокада» (2-й том «Эк. жизнь Ита­лии в царствование Наполеона I»). Первым обобщенно исследовал наполеоновскую континентальную блокаду; доказал, что замысел Наполеона экономи­чески задушить Англию общеевропейской блокадой под эгидой Франции был обречен на неудачу как насилие над экономикой, искусственная помеха хоз. и торговым потребностям разных стран.

С начала 1МВ сосредоточивается на изучении международных отношений, растет его интерес к истории России. В статьи 1914-1916 гг. «Из истории русско-германских отношений в новейшее время», «Герцен и германская государственность», «Франко-русский союз».

Февр. революцию 1917 г. - долгожданное избавление России от абсолютизма, редактировал вместе с П.Е.Щеголевым и В.Л.Бур­цевым историко-революционный журнал «Былое».

В 1918-1919 гг. книга «Запад и Р.» (о крайностях якобинского террора), посвещенная «мученической памяти» министров Временного прави­тельства А.И.Шингарева и Ф.Ф.Кокошкина, убитых революционными матросами.

Отказался эмигрировать (и места профессора в парижской Сорбонне).

«Падение абсолютизма в Западной Европе и России», «Военная революция на западе Европы и декабристы», «Граф С.Ю.Витте». «Европа в эпоху империализма. 1871-1919 гг.» раскрыл здесь причины, механизм развязывания и ход мировой войны. Доказал, что ответственны за войну «все великие державы - и те, которые объ­явили войну, и те, которым ее объявили», включая Р. Обличал герман­ский милитаризм.

1928-1929 гг. советские историки во главе с Покровским клеймили Тарле как «клас­сового противника» за мнимую «защиту фр. и английских империалистов», был арестован и провел больше полутора лет в тюрьме.

В 1938 «Нашествие Наполеона на Р.». Впервые в советской историографии война 1812 г. трактовалась как отечест­венная. Гл. идея: непобедимости русского народа в борьбе с агрессора­ми. «Наполеон подсчитывал в своей стратегии количество своих войск и войск Александра, а сражаться ему пришлось с русским народом». Именно рука народа, подчеркивал Тарле, «и нанесла величайшему полководцу всемирной истории непоправимый, смертельный удар».

В 1939 - «Талейран». Выставил основоположника буржуазной дипломатии как «отца лжи и патриарха предательства».

В годы ВОВ пишет патриотическую публицистику, ряд глав для «Истории дипломатии», монографию «Крымская война» - с марксистских позиций и выявил ее соц.-эк. предпо­сылки, но не в ущерб политическим, военно-стратегическим, дипломатическим и прочим факторам.

Монографии о трех экспедициях в Средиземное море: «Чесменский бой и первая русская экспедиция в Архипелаг», «Адмирал Ушаков на Средиземном море (1798-1800 гг.)», «Экспедиция адмирала Сенявина в Средиземное море (1805-1807 гг.)». Исследовал боевые операции рус. флота, но приукрасил внешнюю политику России.

После войны по указанию Сталина, ему было пред­ложено создать трилогию «Россия в борьбе с агрессорами в XVIII-XX вв.» - о разгроме нашествий Карла XII, Наполеона и Гитлера. Первый том- «Северная война и шведское нашествие на Р.». В «Северной войне» изобразил главными творцами истории народные массы. Такое представление не понравилось заказчику трилогии. Издание «Северной войны» было задержано. Стали требовать книгу о нашествии Гитле­ра с естественным восхвалением личности Сталина. За ослушание обвинения в принижении роли Ку­тузова. Тарле подготовил статья «Кутузов - полководец и дипломат», В ней Тарле идеализировал Кутузова, хотя и провозгласил, как и прежде, истинным побе­дителем Наполеона русский народ, который «нашел в Кутузове достойного представителя». Но нападки не прекратились.

Умер 6 января 1955 г. за работой над статьей «Наша дипломатия». Книгу о гитлеровском нашествии он так и не начал писать и вообще ни в одной из своих монографий Сталина не восславил...

В основном историк Запада, он и по истории России оста­вил наследство. Это -«морская» трилогия, и монографии «Крымская война», «Северная война», «Русский флот и внешняя политика Петра I», Очерк развития философии истории, Запад и Россия, Европа в эпоху империализма, Наполеон, Нашествие Наполеона на Россию, Очерки истории колониальной политики западноевропейских государств, фрагменты исследования «Внешняя политика России при Екатерине II», биогра­фии Кутузова, Витте, Бакунина, о Переяславской раде 1654 г. и декабристах, о Петре I, Суворове, Пушкине, Лермонтове, Толстом, Достоевском, Милютине, о царствовании Ал. I, Николая I, Ал. II, Ал. III, Николая II.

Он заключал, что классовая борьба между пролетариатом и буржуазией в Европе накануне 1МВ смягчилась («Европа в эпоху империализма»); недооценил силу воздействия общественного мнения на политику царизма в Восточном во­просе («Крымская война»); слабо разграничивал планы царского правительства и результа­ты побед русского оружия, что воспринималось как оправдание агресс. сущности войн, которые вела Р. («Наполеон», «морская» трилогия, «История дип­ломатии»). Нередко сверх меры возвеличивал исторических лиц (Екатерину II) или принижал их (адмирал Мордвинов), предвзято доказывал, что Ф.Ф.Ушаков как флотоводец выше Г.Нельсона.

36. Советская историография: общая характеристика.

Характерные черты:

1. Методологический манизм (против плюрализма). Единственно верное учение – марксизм-ленинизм. Идея признания ведущей роли социально-экономического фактора. Марксистская методология заключалась в том, что историк должен был исходить из сталинской пятичленки: существует 5 социально-экономических формаций – первобытно-общинная => рабовладельческая => феодальная => капиталистическая => коммунистическая.

· Представления о классовой борьбе, которые пронизывают все сферы общества.

· Классовый подход.

· Стремление найти признаки в истории.

2. Постоянная корректировка научной деятельности в соответствии с политической конъюнктурой.

Были запрещены темы: массовые репрессии, запрет исследования персоналий.

Бухарин, Зиновьев, Троцкий = «двурушники», «оппортунисты», «ревизионисты». Все те, кто подрывал истоки. Сакральные понятия – гегемония пролетариата, единство партии.

3. Специфические формы аргументации. «Цитата, а не источник более весомая», – произведения классиков марксизма-ленинизма. Надо было иметь надлежащее положение из Ленина и Маркса.

Больших высот достигает искусство истолкования - марксистская экзегетика. Тактики:

· Выделить явление в широком и узком смысле.

· Все высказывания классиков определяются временным контекстом (в истории ориентируются на изученность => некоторые детали неизвестны) => нельзя абсолютизироваться в цитатах. Для Ленина – якобинцы это внешнее проявление революционности. Был прав!!

В.Г Ревуненков в 1966 г. книга «Марксизм и проблема якобинской диктатуры». Доказывает, что якобинцы не были самой левой партией. Было воспринято как покушение на ленинский авторитет (Ленин сравнивал большевиков с якобинцами), оппоненты: Манфред, Далин. В 1970 г. обсуждение концепции Ревуненкова, осудили (но без последствий).

4. Ограниченный доступ к источникам. Существовали Спецхраны: разглашать эти документы, подробно излагать нельзя. Иностранная литература, периодика. Все политические трактаты, биографии политических деятелей новейшего времени.

Архивы делились на 2 категории: государственные и архивные.

Чтобы работать в партийном, необходим был партбилет.

5. Особенное положение истории партии среди других историй.

На первом месте – история КПСС (min курс 120 часов, историки - 180 часов), на втором – история СССР, на третьем – всеобщая история. Лекции населению. Должны были надзирать за студентами. Историков партии историческая общественность не любила. Их было очень много.

6. Централизация исследований и жёсткий партийный контроль над преподавателями, исследователями. Программы составляет МГУ. Отдел науки ЦК КПСС. Все темы работ согласовались. Средство борьбы с неправильными высказываниями – создание коллективных трудов.

7. Изолированность от мировой науки. Изолированность от мировой исторической науки (спецхраны). Очень ограниченное число международных исторических конференций. 1965 г. - конференция посвященная 20летнему окончанию Второй мировой войны. Чтобы опубликовать что-либо за границей требовалось специальное разрешение. Зарубежные историки критиковались (→ буржуазные фальсификаторы, буржуазные объективисты, прогрессивные ученые - к соц.-дем. партиям).

8. Мало споров, дискуссий (следствие идеологического монизма).

Зарубежные русисты хорошо относились к советским историкам, приезжали на стажировки.

37. «Буржуазно-дворянские» историки в 1920-е - начале 1930-х годов. Академическое дело.

(здесь же можно рассказать про Тарле, Туган-Барановского)

Существовали историки старой школы. После революции: голод, бытовые проблемы, потеря соц.статуса. Трудности с архивами, библиотечными фондами. Значительная часть историков эмигрирует. Отношение к советской власти - отрицательное.

Готье родился в 1873 г. учился в московском университете. С 1902 г. преподавал. В 1917 г получил должность профессора. К концу жизни стал академиком.

Продолжали прежние сюжеты, источники, доделывали работы (например, Лапо-Данилевский занимался методологией).

1922 г. группу обществоведов отправляют за границу.

Тенденция движения к марксизму присутствовала.

Петрушевский 1928 г. - «Очерки из экономической истории средневековой Европы». Использовал маркистский инструментарий. Обвинили в антимарксизме. Марксисты не хотели упускать монополию. Покровский стремился отстранить историков старой школы.

Организация немарксистов историков: Российская ассоциация научно-исследовательских институтов общественных наук - с 1923 г. во главе Петрушевский.(РАНИИОН).

Журналы: Анналы, .. Многие из них позже встроились в систему.

Академическое дело: Ноябрь 1929 г. в газетах информация, что в библиотеке АН найдены подлинники отречения Николая II, переписка Николая с Грековым, архив ЦК кадетов. Скандал. Поставлено в вину С.Ф.Платонову. Пришлось писать объяснительную → документы попали в годы гражданской войны. Создана специальная коммисия. Платонов подал в отставку. В январе 30го аресты - (Платонова, Лихачева, Тарле, Романова, Готье). Всего по этому делу арестовано более 100 человек. Обвинения: контакты с белой эмиграцией., хотели восстановить монархию. Дело вел Массевич (убедил Платонова признаться). Платонов подтвердил обвинения. Академиков исключили из АН. Наказывать решили во внесудебном порядке - высылка (Платонов и Готье в Самару, других в Астрахань, Алма-Ату). В ссылке умер Платонов., вскоре Лихачев. С Тарле и Грекова судимость была снята. Вернулась примерно половина.

Интерпретация → 3 версии:

Действительно создали антисоветскую организацию, существовали антисоветские настроения;

Антикоммунистический-государственный заговор коммунистических историков против немарксистов. Платонов и др. выступали за истинно русскую историческую науку, инициаторы - историки-марксисты;

Инициаторы кампании - ОГПУ. Пользовались услугами историков-марксистов.

Была своя заинтересованность у Покровского и его окружения, а органы ОГПУ выполняли задачи создания единой системы преподавания истории.

После 60го реабилитированы, старались не упоминать.