Монументы поэтам и писателям второй половины ХХ века, да ещё ныне здравствующим, сегодня устанавливаются крайне редко. В Твери же 16 июля с.г. произошло знаменательное и, возможно, беспрецедентное событие: возле Дома поэзии Андрея Дементьева был торжественно открыт памятник целому литературному течению - поэтам-шестидесятникам. Внешне впечатляющее действо состоялось при достаточном стечении публики; его почтили своим присутствием первые лица города и области, а также столичные знаменитости - И. Кобзон, Е. Евтушенко, В. Терешкова, Ю. Поляков, Л. Рубальская и ряд других. И, конечно, на церемонии открытия блистал Зураб Церетели, создатель этого уникального арт-объекта.

Поэты-шестидесятники увековечены в виде книг, на корешках которых начертаны следующие фамилии: Белла Ахмадулина, Андрей Вознесенский, Владимир Высоцкий, Роберт Рождественский, Евгений Евтушенко, Булат Окуджава и… Андрей Дементьев. Книги заключены в квадратную бронзовую раму, напоминающую полку библиотечного стеллажа, по двум краям которой оставлено некоторое пространство. Для чего? Наверное, для того, чтобы потом можно было кого-то добавить или, наоборот, снять с импровизированной полки. Или чего ещё проще: закрасить одну фамилию и вместо неё написать другую. Экономична и мудра мысль скульптурная...

Меня как литературоведа и специалиста по русской литературе ХХ века интересует лишь одно обстоятельство: кто определил перечень имён, запечатлённых на сём «шедевре»? Не имею ничего против истинных шестидесятников - Ахмадулиной, Вознесенского, Рождественского, Евтушенко, Окуджавы. Они громко заявили о себе после ХХ съезда КПСС, разоблачившего «культ личности», и в своих стихах воплощали особое мировоззрение, обновляли эстетику, культивировали лирическую гражданственность, усиливали эффект акцентного слова. Их ценности во многом не расходились тогда с социалистическими идеалами. К примеру, у Е. Евтушенко явно проступали стереотипы соцреализма, а именно, мотив жертвенной готовности стать «материалом» для светлого будущего: «О те, кто наше поколенье! // Мы лишь ступень, а не порог. // Мы лишь вступленье во вступленье, // к прологу новому пролог!» Б. Окуджава романтизировал гибель «на той единственной гражданской» и «комиссаров в пыльных шлемах», а Вознесенский призывал: «Уберите Ленина с денег! // он - для сердца и для знамён».

Но как попали в эту когорту Владимир Высоцкий и Андрей Дементьев? Тайну сию раскрыл материал ТИА (Тверского информационного агентства) под названием «Памятник поэтам-шестидесятникам может привлечь в Тверь любителей литературы и искусства», опубликованный в Интернете 19 июля с.г.:

«Несколько лет назад он [Дементьев] написал стихотворение, посвящённое его друзьям-поэтам. Там было такое четверостишие:

Книги их рядом стоят -

Белла с Андреем и Роберт,

Женя и грустный Булат…

Час их бессмертия пробил.

Поэт прочёл стихотворение своему другу, народному художнику СССР Зурабу Церетели, и предложил создать памятник. Именитый скульптор перезвонил и поставил свои условия: во-первых, он решил сделать его в дар, во-вторых, предложил добавить на трёхметровую “книжную полку” имена Владимира Высоцкого и самого Дементьева, поскольку тот руководил журналом “Юность”, где публиковались поэты».

Давайте разберёмся. Во-первых, Владимир Высоцкий - совершенно особая страница в истории русской поэзии и авторской песни. Проблематика и стилистика его стихотворений-песен разительно отличается от поэзии шестидесятничества, а зрелое творчество вообще приходится на 1970-е годы… Данный вопрос очень спорный; мне не знаком ни один современный вузовский учебник по русской литературе указанного периода, который относил бы Высоцкого к шестидесятникам, а частные дилетантские мнения иного рода таковыми и останутся.

Во-вторых, разве поэтическое шестидесятничество исчерпывается только вышеназванными именами? Отнюдь, оно гораздо шире: Ю. Мориц, А. Галич, Ю. Визбор, Ю. Ким, Н. Матвеева, Р. Казакова, и, может быть, даже И.Бродский.

В-третьих, самое главное: при всём уважении к его трудам на благо русской поэзии Андрей Дементьев не имеет к феномену шестидесятничества никакого принципиального отношения, разве что чисто хронологическое. В 1955-1963 гг. несколько его тонких книг издано в Твери (тогда Калинине), и огромные аудитории в московском Политехническом музее и тем паче на столичных стадионах он в то время не собирал и властителем молодёжных дум - увы - не был. Первым заместителем главного редактора журнала «Юность» (в котором Высоцкий, кстати, при жизни не публиковался) Дементьев стал в 1972 г., а главным редактором - в 1981-м. Журнальную трибуну поэтам-шестидесятникам на рубеже 1950-1960-х давали прежние редакторы «Юности» Валентин Катаев и Борис Полевой. Само же шестидесятничество как целостное художественное течение к середине 1960-х гг. перестало существовать, а его лидеры пошли разными творческими путями.

И, тем не менее, то, что свершилось в Твери 16 июля 2016 года с достойной лучшего применения помпезностью и ночным фейерверком за счёт средств городского бюджета, обязательно войдёт в историю как образец безвкусной ангажированности и пускания в глаза широкой общественности пиаровской пыли по причине неоправданно разросшегося тщеславия одного человека.

План
Введение
1 1930-е
2 Война
3 XX съезд
4 Проза
5 Поэзия
6 Авторская песня
7 «Физики» и «лирики»
8 Походники
9 Кино и театр
10 Живопись
11 Застой
12 Религия
13 Перестройка
14 История термина
15 Представители
Список литературы

Введение

Шестидесятники - субкультура советской интеллигенции, в основном захватившая поколение, родившееся приблизительно между 1925 и 1945 годами. Историческим контекстом, сформировавшим взгляды «шестидесятников» были годы сталинизма, Великая Отечественная война и эпоха «оттепели».

Большинство «шестидесятников» были выходцами из интеллигентской или партийной среды, сформировавшейся в 1920-е годы. Их родители, как правило, были убежденными большевиками, часто участниками Гражданской войны. Вера в коммунистические идеалы была для большинства «шестидесятников» самоочевидной, борьбе за эти идеалы их родители посвятили жизнь.

Однако ещё в детстве им пришлось пережить мировоззренческий кризис, так как именно эта среда больше всего пострадала от, так называемых, сталинских «чисток». У некоторых «шестидесятников» родители были посажены или расстреляны. Обычно это не вызывало радикального пересмотра взглядов - однако заставляло больше рефлексировать и приводило к скрытой оппозиции режиму.

Огромное влияние на мировоззрение шестидесятников оказала Великая Отечественная война. В 1941 году старшей части поколения было 16 лет - и очень многие пошли добровольцами на фронт. Большая их часть, в частности, почти всё Московское ополчение, погибла в том же году. Но для тех, кто выжил, война стала главным в жизни опытом. Столкновение с жизнью и смертью, с массой реальных людей и настоящей жизнью страны, не закамуфлированное пропагандой, требовало формировать собственное мнение. Кроме того, атмосфера на передовой, в ситуации реальной опасности, была несравнимо более свободной, чем в мирной жизни. Наконец, экзистенциальный фронтовой опыт заставлял вообще по-иному относиться к социальным условностям. Бывшие десятиклассники и первокурсники возвращались с фронта совсем другими, критичными и уверенными в себе людьми.

3. XX съезд

Однако их ждало разочарование. Вопреки массовым ожиданиям интеллигенции, что после войны наступит либерализация и очеловечивание строя, сталинский режим стал ещё жёстче и бескомпромисснее. По стране прокатилась волна мракобесия в духе средневековья: борьба с «формализмом», кибернетикой, генетикой, врачами-убийцами, космополитизмом и т. д. Усилилась антизападная пропаганда. Тем временем, большинство фронтовиков-шестидесятников вернулись на студенческие скамьи, сильно влияя на младших товарищей.

Определяющими событиями в жизни поколения стали смерть Сталина и доклад Н. С. Хрущева на ХХ съезде КПСС (1956 год), разоблачавший сталинские преступления. Для большинства «шестидесятников» XX съезд был катарсисом, разрешившим многолетний мировоззренческий кризис, примирявший их с жизнью страны. Последовавшая за XX съездом либерализация общественной жизни, известная как эпоха «оттепели», стала контекстом активной деятельности «шестидесятников».

Шестидесятники активно поддержали «возвращение к ленинским нормам», отсюда апологетика В.Ленина (стихи А.Вознесенского и Е.Евтушенко, пьесы М.Шатрова, проза Е.Яковлева) как противника Сталина и романтизация Гражданской войны (Б.Окуджава, Ю.Трифонов, А.Митта).

Шестидесятники - убеждённые интернационалисты и сторонники мира без границ. Не случайно культовыми фигурами для шестидесятников были революционеры в политике и в искусстве - В.Маяковский, Вс. Мейерхольд, Б.Брехт, Э. Че Гевара, Ф.Кастро, а также писатели Э.Хeмингуэй и Э. М. Ремарк.

Заметнее всего «шестидесятники» выразили себя в литературе. Огромную роль в этом играл журнал «Новый Мир», с 1958 по 1970 год редактировавшийся Александром Твардовским. Журнал, стойко исповедовавший либеральные взгляды, стал главным рупором «шестидесятников» и был невероятно популярен в их среде. Трудно назвать печатное издание, имевшее сравнимое влияние на умы какого-нибудь поколения. Твардовский, пользуясь своим авторитетом, последовательно публиковал литературу и критику, свободные от соцреалистических установок. Прежде всего это были честные, «окопные», произведения о войне, в основном молодых авторов - так называемая «лейтенантская проза»: «В окопах Сталинграда» Виктора Некрасова, «Пядь земли» Григория Бакланова, «Батальоны просят огня» Юрия Бондарева, «Мёртвым не больно» Василя Быкова и др. Огромное просветительское значение имела публикация мемуаров И.Эренбурга. Но, очевидно, главным событием была публикация в 1962 году повести Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича» - первого произведения о сталинских лагерях. Публикация эта стала почти столь же переломным и катарсическим событием, как и сам XX Съезд.

Среди молодёжи огромной популярностью пользовалась катаевская «Юность».

С другой стороны, важную роль в среде «шестидесятников» стала играть модернистская поэзия. Поэтические чтения впервые в отечественной истории стали собирать толпы молодежи. Как писала известная правозащитница Людмила Алексеева:

Увлечение поэзией стало знаменем времени. Стихами болели тогда люди, ни прежде, ни позже поэзией и вообще литературой особенно не интересовавшиеся. По всей Москве в учреждениях и конторах машинки были загружены до предела: все, кто мог, перепечатывал для себя и для друзей - стихи, стихи, стихи… Создалась молодёжная среда, паролем которой было знание стихов Пастернака, Мандельштама, Гумилёва. В 1958 году в Москве был торжественно открыт памятник Владимиру Маяковскому. После завершения официальной церемонии открытия, на котором выступали запланированные поэты, стали читать стихи желающие из публики, в основном молодёжь. Участники той памятной встречи стали собираться у памятника, регулярно, пока чтения не были запрещены. Запрет действовал какое-то время, но потом чтения возобновились. Встречи у памятника Маяковского в течение 1958-1961 гг. все более приобрели политическую окраску. Последняя из них состоялась осенью 1961 г., когда были арестованы несколько наиболее активных участников собраний по обвинению в антисоветской агитации и пропаганде.

Организаторами чтений «на Маяке» были будущие диссиденты Владимир Буковский, Юрий Галансков и Эдуард Кузнецов.

Но традиции устной поэзии на этом не закончились. Её продолжали вечера в Политехническом музее. Там тоже выступали в основном молодые поэты: Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский, Белла Ахмадулина, Роберт Рождественский, Булат Окуджава.

Съемки со знаменитых чтений в «Политехе» вошли в один из главных «шестидесятнических» фильмов - «Застава Ильича» Марлена Хуциева, а перечисленные поэты на несколько лет стали невероятно популярны.

Позже любовь публики перешла на поэтов нового жанра, порожденного культурой «шестидесятников»: авторской песней. Его отцом стал Булат Окуджава, начавший в конце 50-х исполнять под гитару свои песни - сперва на вечеринках или просто на бульваре. Его песни резко отличались от передававшихся по радио - прежде всего личным, даже частным настроем. Вообще, песни Окуджавы - пожалуй, самое адекватное выражение мироощущения «шестидесятников». Вскоре появились другие авторы - Александр Галич, Юлий Ким, Новелла Матвеева, Юрий Визбор, ставшие классиками жанра. Появился аудио самиздат, разнесший голоса бардов по всей стране, - радио, телевидение и грамзапись были тогда для них закрыты.

7. «Физики» и «лирики»

«Шестидесятники» состояли из двух взаимосвязанных, но разных субкультур, шутливо называвшихся «физиками» и «лириками» - представителей научно-технической и гуманитарной интеллигенции. В частности, А. Эйнштейн и Л. Ландау были культовыми фигурами, чьи фото украшали квартиры людей далёких от физики. Естественно, «физики» меньше проявляли себя в искусстве, однако мировоззренческая система, возникшая в их среде, была не менее (а, может, и более) важна в советской культуре 60-х- и 70-х годов. Присущая культуре «физиков» романтизация научного познания и научно-технического прогресса оказала огромное влияние на развитие науки и весь советский быт. В искусстве взгляды «физиков» проявлялись не часто - ярчайшим примером является проза братьев Стругацких.

«Физики» (хотя их личные взгляды могли быть вполне независимыми) были гораздо более любимы государством, чем «лирики», - поскольку в них нуждалась оборонная промышленность. Это отражено в известной строчке Слуцкого: «Что-то физики в почёте, что-то лирики в загоне». Видимо, отчасти, с этим связано то, что к 70-м эстетика «физиков» была воспринята советским официозом - «научно-фантастический» стиль стал архитектурно-дизайнерской нормой позднего СССР.

8. Походники

В конце 60-х, когда общественная жизнь в стране была придушена, в среде «физиков» возникла новая субкультура - туристов-походников. В её основе лежала романтизация таежного (северного, высокогорного) быта геологов и прочих полевиков. Простота, грубость и свобода их жизни были антитезой скучной бессмыслице «правильного» существования городского интеллигента. Кроме того, образ Сибири вызывал ассоциации с культурой зеков, блатной свободой, в общем изнанкой официальной жизни. Выражением этих настроений стал фильм Киры Муратовой «Короткие встречи» (1967 г.) с Владимиром Высоцким в главной роли. Миллионы интеллигентов стали проводить свои отпуска в дальних турпоходах, штормовка стала обыденной интеллигентской одеждой, центральной практикой этой субкультуры было коллективное пение у костра под гитару - в результате чего авторская песня превратилась в массовый жанр. Олицетворением и любимейшим автором этой субкультуры был бард Юрий Визбор. Впрочем, расцвет её пришёлся не на «шестидесятников», а на следующее поколение.

9. Кино и театр

В кино «шестидесятники» проявили себя исключительно ярко, несмотря на то, что этот вид искусства жёстко контролировался властью. Самыми известными фильмами, выражавшими настроения после XX Съезда были «Летят журавли» Михаила Калатозова, «Застава Ильича» Марлена Хуциева, «Я шагаю по Москве» Георгия Данелии, «Девять дней одного года» Михаила Ромма, «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещён» Элема Климова.

Вместе с тем большинство актёров «золотой обоймы» советского кино - Евгений Леонов, Иннокентий Смоктуновский, Олег Табаков, Евгений Евстигнеев, Юрий Никулин, Леонид Броневой, Евгений Лебедев, Михаил Ульянов, Зиновий Гердт, Олег Басилашвили, Алексей Смирнов, Валентин Гафт и многие другие, - были «шестидесятниками» и по возрасту, и по образу мышления. Но гораздо больше кинематографисты-«шестидесятники» проявили себя в 1970-х - 1980-х годах - в основном в жанре кинокомедии, поскольку только в ней разрешалось критиковать отрицательные стороны жизни, как правило, на бытовом уровне. Именно тогда сняли свои лучшие фильмы такие типичные «шестидесятники» как Эльдар Рязанов, Георгий Данелия, Марк Захаров.

Наиболее характерным примером «шестидесятничества» в театре были «Современник» Олега Ефремова и «Таганка» Юрия Любимова.

10. Живопись

В живописи обострилась борьба против неоакадемизма. Выставка молодых художников в Манеже (1963) подверглась разгромной критике со стороны Н. С. Хрущёва и др. руководителей страны.

11. Застой

Снятие Хрущева поначалу не вызвало большой озабоченности, так как пришедший к власти триумвират - Подгорный, Косыгин и Брежнев - выглядел респектабельно на фоне не всегда уравновешенного Хрущева. Однако уже вскоре вместо либерализации последовало ужесточение режима внутри страны и обострение холодной войны, что стало для «шестидесятников» трагедией.

Знаково-мрачными стали для них следующие события. Во-первых, процесс Синявского-Даниэля (1966) - показательный суд над литераторами, осуждёнными не за антисоветскую деятельность, а за их произведения. Во-вторых, Шестидневная война и последующий рост еврейского национального движения в СССР, борьба за выезд; в-третьих - ввод советских войск в Чехословакию (1968) - «шестидесятники» очень сочувствовали Пражской весне, видя в ней логичное продолжение «оттепели». И наконец разгром «Нового Мира» (1970), ознаменовавший установление глухого «застоя», конец возможности легального самовыражения.

Многие «шестидесятники» приняли непосредственное участие в диссидентском движении - и подавляющее их большинство сочувствовало ему. В то же время, хотя кумир поколения Александр Солженицын постепенно пришёл к радикально антисоветским взглядам, большинство «шестидесятников» по-прежнему сохраняли веру в социализм. Как пел Окуджава в песне «Сентиментальный марш»:

Я все равно паду на той, на той единственной Гражданской.
И комиссары в пыльных шлемах склонятся молча надо мной.

При том, что интеллигенция следующего поколения относилась к этим идеалам в лучшем случае равнодушно. Это вызывало ощутимый конфликт поколений - подкреплявшийся философскими и эстетическими разногласиями. «Шестидесятники» без энтузиазма относились к «авангардизму», которым жила интеллигенция 70-х - джазу, концептуализму, постмодернизму. В свою очередь, «авангардистов» мало волновала лирика Твардовского и разоблачения сталинизма - все советское было для них очевидным абсурдом.

В 1970-х годах многие лидеры «шестидесятничества» были вынуждены эмигрировать (писатели В.Аксёнов, В.Войнович, А.Гладилин, А.Кузнецов, А.Галич, Г.Владимов, А.Синявский, Н.Коржавин; кинематографисты Э.Севела, М.Калик, А.Богин; эстрадные певцы Э.Горовец, Л.Мондрус, А.Ведищева и мн. др.) Часть «шестидесятников» была вытеснена во «внутреннюю эмиграцию» - поэты В.Корнилов, Б.Чичибабин и др.

В годы застоя главным кумиром, почти иконой «шестидесятников» стал академик Андрей Сахаров, отказавшийся от комфортной жизни обласканного властью учёного ради борьбы за свободу совести. Сахаров с его сочетанием чистоты, наивности, интеллекта и моральной силы действительно воплощал все идеалы поколения - а кроме того, был и «физиком», и «лириком».

12. Религия

По воспитанию «шестидесятники» по большей части были атеистами или агностиками - и остались таковыми на всю жизнь. Однако с началом «застоя» в условиях отсутствия каких-либо социальных перспектив некоторая их часть обратилась к религиозному поиску - в основном в рамках православия и иудаизма. Самыми заметными фигурами православного возрождения в «шестидесятнической» среде были протоиереи Александр Мень и Глеб Якунин, митрополит Антоний Сурожский, диссидентка Зоя Крахмальникова, филолог Сергей Аверинцев. Как правило, активные деятели этого движения были связаны с Катакомбной церковью.

13. Перестройка

Перестройку «шестидесятники» восприняли с огромным энтузиазмом - как продолжение «оттепели», возобновление их давнего диалога со сталинизмом. Они - после двух десятилетий бездействия - вдруг вновь оказались очень востребованными. Одна за другой выходили их книги о сталинской эпохе, производя эффект разорвавшейся бомбы: «Дети Арбата» Анатолия Рыбакова, «Чёрные Камни» Анатолия Жигулина, «Белые Одежды» Владимира Дудинцева, «Зубр» Даниила Гранина и т. д.

Публицисты-«шестидесятники» (Егор Яковлев, Юрий Карякин, Юрий Черниченко, Юрий Буртин и др.) оказались на переднем крае борьбы за «обновление» и «демократизацию» социализма (поскольку этот дискурс вполне соответствовал их взглядам) - за что были названы «прорабами перестройки». Правда, вскоре выяснилось, что они более горячие сторонники перестройки, чем её авторы. Спорный вопрос, можно ли назвать «шестидесятниками» самих Михаила Горбачева и Александра Яковлева (все-таки больше сформированных номенклатурной культурой). Так или иначе, в целом перестройка была звездным часом поколения.

С тем же энтузиазмом большинство «шестидесятников» восприняло приход к власти Бориса Ельцина и реформы Егора Гайдара. В 1993 году многие представители этого поколения подписали «Письмо 42-х», называя законно избранный парламент «фашистами».

С крушением коммунизма кончилась и общественная востребованность «шестидесятников». Новая социальная реальность принесла совсем другие понятия и вопросы, сделав неактуальным весь дискурс, на котором строилась шестидесятническая культура. И в 90-х большинство знаменитых «шестидесятников» тихо умерли полузабытыми.

14. История термина

Термин «шестидесятники» прижился после того, как в журнале «Юность» в 1960 была напечатана одноимённая статья критика Станислава Рассадина. Автор позже критически отзывался о распространившемся слове:

…само понятие «шестидесятник» заболтано, обессмыслено, да и с самого начала не имело поколенческого смысла, являясь приблизительным псевдонимом времени. (Признаю вполне самокритически - как автор статьи «Шестидесятники», напечатанной буквально за несколько дней до наступления самих 60-х, в декабре 1960 года.)

В других советских республиках и странах соцлагеря «шестидесятниками» называют свои поколенческие субкультуры, отчасти близкие русской (см. например украинскую статью Википедии). Вместе с тем, «шестидесятниками» часто называют ряд зарубежных представителей «поколения 60-х», эпохи хиппи, The Beatles, рок-н-ролла, психоделиков, сексуальной революции, «новых левых», «движения за гражданские права» и студенческих волнений 1968 года (см. английскую статью Википедии). Это, конечно, совершенно другое историческое явление: так, советские шестидесятники чувствовали гораздо большее родство с битниками, предшествовавшими поколению хиппи. Однако, занятно, что в совершенно разных контекстах возникли эмоционально перекликающиеся феномены с общим названием.

Некоторые представители поколения со временем стали относиться к термину иронически. Так, Андрей Битов пишет: «…я шестидесятник лишь потому, что мне за шестьдесят; мои первые дети родились в шестидесятые, и Ленинград находится на шестидесятой параллели». А Василий Аксёнов в рассказе «Три шинели и нос» вообще называет себя «пятидесятником».

Со временем термин приобрёл и негативную коннотацию. Например, Дмитрий Быков, говоря о новом газетном проекте на страницах издания «Новый взгляд», отмечал:

Можно было ожидать, что на месте скучной «Общей газеты», выражавшей позицию вконец запутавшихся (а то и изолгавшихся) шестидесятников-прогрессистов, возникнет лощёно-аналитическое издание… но кто же мог предположить, что издание получится ещё скучней?

15. Представители

Поэзия:

· Андрей Вознесенский

· Белла Ахмадулина

· Борис Чичибабин

· Евгений Евтушенко

· Олжас Сулейменов

· Римма Казакова

· Роберт Рождественский

· Юнна Мориц

Проза:

· Александр Солженицын

· Андрей Битов

· Аркадий и Борис Стругацкие

· Василий Аксёнов

· Владимир Войнович

· Юрий Трифонов

Кино:

· Геннадий Шпаликов

· Георгий Данелия

· Марлен Хуциев

· Петр Тодоровский

Театр:

· Олег Ефремов

· Юрий Любимов

Бардовская песня:

· Александр Галич

· Александр Городницкий

· Булат Окуджава

· Владимир Высоцкий

· Новелла Матвеева

· Юлий Ким

· Юрий Визбор

Изобразительное искусство:

· Василий Ситников

· Владимир Пятницкий

· Игорь Ворошилов

· Эрнст Неизвестный

Музыка:

Публицистика:

Общественная деятельность:

· Владимир Буковский

· Людмила Алексеева

Наука:

Список литературы:

1. Сергей Коротков ШЛАГБАУМ ДЛЯ РОМАНТИКОВ ШЕСТИДЕСЯТНИКОВ УБИЛА ПЕРЕСТРОЙКА

2. Станислав Рассадин ВРЕМЯ СТИХОВ И ВРЕМЯ ПОЭТОВ

3. Андрей Битов. «О пустом столе»

4. Василий Аксёнов. «Негатив положительного героя»

Впечатляющий феномен «советской эстрадной поэзии» был во многом порожден социальными и политическими обстоятельствами государственной и идеологической жизни СССР в 50-60-е гг. XX в.

После смерти И. В. Сталина, случившейся в марте 1953 г., перед страной встал выбор: либо технократический путь (в перспективе ведущий к демонтажу советской экономики и идеологии), либо путь ретроспективный, предполагающий повторное обращение к советским «досталинским» истокам. В ходе политического противоборства, отчасти разрешившегося в 1953 г. падением Л. П. Берии и завершившегося в 1956 г. на XX съезде КПСС, победили сторонники второго пути. Так возник феномен «шестидесятничества», порожденный официальной установкой советского руководства на «второе, улучшенное и дополненное переиздание» 20-х гг. XX в. Эта установка предполагала частичную реабилитацию модернизма и модернистского сознания в литературе - в той мере, в какой советско-революционная литература 20-х гг. XX в. была модернистской. Вождь СССР Н. С. Хрущев не любил искусство модернизма, поэтому определение «модернистский» в данном случае происходит не от слова «модернизм», а от слова «модерн» - то есть культурный путь, основанный на праве и воле независимой личности.

Новые государственные требования включали в себя сотворение, установление и даже - в определенной мере - насаждение нового личностного типа. Личности структурной, впаянной в советско-сталинскую действительность, соблюдающей «правила игры» (иначе говоря, «человеку-винтику») надо было противопоставить личность неструктурную, «естественную», преданную коммунистическим идеям не за страх, а за совесть. Ее было необходимо прорастить из молодежи в пространстве всей государственной идеологии, в пространстве культуры и, в частности, в советской литературе. Это явление не замедлило ждать себя - и в прозе, и в драматургии, и в публицистике, и даже в литературной критике. Но в полной мере оно проявилось в том роде литературы, который предполагает максимальное личностное самовыражение - в поэзии. К советским читателям пришла «большая четверка поэтов» - Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский,

Белла Ахмадулина и Роберт Рождественский (некоторые исследователи дополняют «четверку» Булатом Окуджавой, что не вполне правомерно - Булат Окуджава принадлежал к старшему поколению, испытавшему другой жизненный опыт). Все поэты «большой четверки» были ярко выраженными личностями, даже внешне они были не похожи на окружающих. Энергичная долговязость Евтушенко, элегантная глазастая дерзость Вознесенского, баскетбольная высокорослость Рождественского, экзотическая красота и незабываемый голос Ахмадулиной - все это как-то выявляло своеобразие личности каждого из «большой четверки».

В 1960-е гг. их слава была невероятной: эти поэты на самом деле собирали тысячные стадионы слушателей. Такого явления никогда не было в истории поэзии. Нельзя не отметить, что некоторые причины популярности «четверки» коренились во внелитературных факторах общего культурного свойства. 50-60-е гг. XX в. - время формирования западной поп-культуры с ее «индустрией кумиров»; в 60-е гг. XX в. уже свершает становление и рок-культура. Не вполне информационно отделенный от «капиталистических стран» Советский Союз отставал от них в этом пункте на десятилетие: «культовые поп-звезды» (к примеру, Алла Пугачева) возникли в СССР только в 70-х гг. XX в., а «русскоязычный рок» вышел из подполья лишь в начале 80-х гг. «Большая четверка» отчасти восполнила временно пустовавшие в СССР вакансии от поп-культуры и рок- культуры, заняла роли и места Элвиса Пресли и Джона Леннона - хотя заняла их ненамеренно, по исторической случайности.

Некоторые социальные и культурные роли «советская эстрадная поэзия» играла не случайно, а осознанно. Так, поэзия Е. Евтушенко заменяла «журналистику колумнистского типа» (недостаточно развитую в СССР, в отличие от тогдашнего «Запада»); также отчасти на «журналистском поле» работали Р. Рождественский и А. Вознесенский. Деятельность А. Вознесенского и Б. Ахмадулиной заполняла еще одну важную нишу - нишу культурного явления, которое можно определить как «актуальное искусство». «Эстрадные поэты» впрямь были «больше, чем поэтами»; они были арт-персонами. Общество жадно интересовалось не только их творчеством, но и их одеждой и аксессуарами (клетчатыми костюмами Евтушенко, шейными платками Вознесенского, шляпками Ахмадулиной), их скандалами (притом не только общественно-политического свойства), перипетиями их личной жизни. Эти поэты предвосхитили нынешнюю «эпоху интерактивности», и в наибольшей степени это относится к самому нашумевшему представителю «четверки» - к Е. Евтушенко.

Евгений Александрович Евтушенко (р. 1932) - поэт, прозаик, общественный деятель, киносценарист, кинорежиссер, переводчик, автор песенных текстов, составитель поэтических антологий. Поэт сыграл большую роль в демократизации советской поэзии, превратив ее в предмет интереса миллионов читателей, побывал во многих странах мира. В настоящее время - гражданин США, популяризирует русскую поэзию в американских университетах и часто посещает Россию.

Е. Евтушенко родился в Иркутской области, на станции Зима. Драматичные впечатления военного сибирского детства и отрочества стали основой для лучших стихотворений Евтушенко. Поэт окончил семь классов средней школы, с 1951 по 1954 г. учился в Литературном институте, но учебу не завершил. В стране он стал известен в начале 1960-х гг. после публикации двух остроактуальных стихотворений - «Бабий Яр» (1961) и «Наследники Сталина» (1962). В дальнейшем поэт неоднократно оказывался в поле внимания публики. Евтушенко - автор поэм «Братская ГЭС» (1963-1965), «Под кожей статуи Свободы» (1968-1969), «Казанский университет (1969-1970), «Северная надбавка» (1977), «Мама и нейтронная бомба» (1982), «Фуку» (1985) и др. Отдельные стихотворения Евтушенко тяготеют к большому объему, стремятся превратиться в маленькие поэмы.

Поэтика Евтушенко ярка и узнаваема. Она включает в себя такие приметы, как «евтушенковские рифмы» - сдвинутые к началу рифмуемых слов, часто корневые, неожиданные и виртуозные (но не всегда точные), многочисленные «неологизмы-евтушенкизмы» - фельетонные («...он иска- мазаться не хочет» - в стихотворении «Поэта вне народа нет», 1978) или сентиментальные - неисчислимые «звенинки» и «блестинки». Однако эти броские черты подчинены общему уровню, на котором просматриваются иные, более существенные особенности поэтики Е. Евтушенко. Нельзя не обратить внимания на то, что многие стихи поэта - выступления оратора, призванные убеждать аудиторию. Для осуществления этой задачи у Е. Евтушенко есть богатейший арсенал различных средств - ритмических, лексических, интонационных, образных; поэт пользуется риторическими вопросами, обращениями, повторами, усилениями или, наоборот, умелыми гашениями голоса. Очевидно, что на творчество Евтушенко сильнейшее влияние оказала риторическая поэтика Владимира Маяковского; но есть разница между лирическим героем Маяковского и лирическим героем Евтушенко. Лирический герой Маяковского - при всей его ранимости - цельный, а поэтическое «Я» Евтушенко - раздроблено на миллионы свойств и взаимных отражений. Евгений Евтушенко подвергался упрекам в эгоцентризме, в «ячестве». Вряд ли эти упреки точны: при ближайшем рассмотрении строк Евтушенко обнаруживается, что поэт так останавливает читательское внимание на собственном «Я», потому, что он не знает, каково его настоящее «Я» - и жаждет ответа со стороны, извне. В раннем стихотворении «Пролог» (1955) Евтушенко так характеризовал свое «Я»: «Я разный - я натруженный и праздный, / Я целе- и нецелесообразный... / Я так люблю, чтоб все перемежалось! / И столько всякого во мне перемешалось».

Одно из самых известных стихотворений Е. Евтушенко - «Идут белые снеги» (1965).

Идут белые снеги, как по нитке скользя...

Жить и жить бы на свете, да, наверно, нельзя.

Чьи-то души, бесследно растворяясь вдали, словно белые снеги, идут в небо с земли.

Идут белые снеги...

И я тоже уйду.

Нс печалюсь о смерти и бессмертья не жду.

Я не верую в чудо.

Я не снег, не звезда, и я больше нс буду никогда, никогда.

И я думаю, грешный, - ну, а кем же я был, что я в жизни поспешной больше жизни любил?

А любил я Россию всею кровью, хребтом - ее реки в разливе и когда подо льдом,

дух ее пятистенок, дух ее сосняков, ее Пушкина, Стеньку и ее стариков.

Если было несладко, я не шибко тужил.

Пусть я прожил нескладно - для России я жил.

И надеждою маюсь (полный тайных тревог), что хоть малую малость я России помог.

Пусть она позабудет про меня без труда, только пусть она будет навсегда, навсегда.

Идут белые снеги, как во все времена, как при Пушкине, Стеньке и как после меня.

Идут снеги большие, аж до боли светлы, и мои, и чужие заметая следы...

Быть бессмертным нс в силе, но надежда моя: если будет Россия, значит, буду и я.

Ритмика этого исповедального текста не совсем типична для творчества этого автора. Она была перенята из поэтической классики XX в. Два поэтических образца - стихотворение «Снег» (из «Трилистника ледяного») И. Анненского и поэма Б. Пастернака «Вакханалия» - закрепили за этой ритмикой тему снега и зимы. Однако Евтушенко уже в третьей строфе стихотворения переходит от темы снега к магистральной для него теме «Я», сопрягая ее с темой «России». Вообще контакт психологических тем «Я» и «России» в творчестве Евтушенко часто становится предметом саднящих авторских раздумий. Достаточно вспомнить знаменитое двустишие «моя фамилия - Россия, / а Евтушенко - псевдоним», воспринятое читателями как эпатаж, но на деле являющееся добровольным признанием в исчезновении собственного «Я», замененного совокупной «Россией». Кстати, броский афоризм «если будет Россия, / значит, буду и я» - смягченный вариант того же признания.

Но в этом тексте можно выявить еще одну особенность: авторское «Я» здесь близко к авторскому «Я» в журналистике. Поклонники Евтушенко называли его «поэтом-публицистом», недоброжелатели обвиняли его в «газетности». Точнее определить поэзию Евтушенко как «журналистскую»; это определение - не позитивно и не негативно, оно выявляет ведущую черту поэтики мастера. Как известно, журналистский текст отличается от литературного текста тем, что всегда отталкивается от конкретного социально значимого факта (или явления), тогда как литературный текст (за редкими исключениями) взрастает на вымысле. Поэтические тексты Евгения Евтушенко (почти всегда) являются реакцией на социальную конкретику, и в этом плане они - ни что иное, как журналистика. Едва ли не в каждом из них присутствует смысловое ядро, взятое из различных жанров журналистики. В «ядерных зонах» стихотворений Евтушенко четко опознаются такие жанры, как передовая статья, репортаж, комментарий, очерк, фельетон; и даже в самых лиричных строфах Евтушенко проглядывает эссе, притом в его журналистском варианте. Однако ближе всего поэзия Е. Евтушенко к жанру «колонки» («колумна»). Исследователи журналистики считают, что «колонка - это всегда прямой диалог с аудиторией, соло, рассчитанное на контакт со слушателями, живое, образное слово, сориентированное на сочувственный отклик тех, к кому оно обращено... монолог публициста, предлагающего в образной форме свою оценку фактов и явлений действительности» . Эти характеристики снайперски попадают в сущность текстов Евтушенко, поэта-колумниста.

«Журналистскую составляющую» поэзии Е. Евтушенко легко продемонстрировать на примере получившего в свое время известность и очень колоритного стихотворения «Интеллигенция поет блатные песни» (1978).

Интеллигенция поет блатные песни.

Поет она не песни Красной Пресни.

Даст под водку

и сухие вина

про ту же Мурку, Енту и раввина.

под шашлыки и под сосиски, ноют врачи, артисты и артистки.

Поют в Пахре писатели на даче, поют геологи и атомщики даже.

как будто общий уговор у них или как будто все из уголовников.

С тех пор

когда я был еще молоденький,

я не любил всегда

фольклор ворья,

и революционная мелодия -

И я хочу без всякого расчета, чтобы всегда алело высоко от революционной песни что-то в стихе

простом и крепком, как древко...

Говоря бытовым языком, этот текст написан не для того, для чего пишется лирика (скажем, лирика Пушкина или Блока), он написан для того, для чего пишется газетная статья. Этот текст - журналистский по установке авторской задачи. У него есть еще одна особенность: будучи ортодоксальным в идейном плане, этот текст сообщает о том, о чем в СССР не было принято говорить открыто (по крайней мере, в стихах). Этот текст одновременно - «правильный» (в идейном отношении) и «неправильный» (в тематическом аспекте). Евтушенко вообще был склонен к освещению запретных тем в разрешенной трактовке. «Я» Евтушенко было связано с советской государственной идеологией - но не жесткой функцией «профессионального пропагандиста», а гибкой социально-культурной ролью «журналиста». Можно сказать, что это «Я» было идеологическим в той степени, в какой к государственной идеологии была причастна «Россия», составлявшая сущность «Я» Евтушенко. Это объясняет то, что он мог и протестовать против ввода советских войск в Чехословакию в 1968 г. - и в то же время оставаться любимым поэтом советских вождей: собирательное «Я» Евтушенко вмещало в себя и «Я» протестной интеллигенции, и «Я» генсека правящей партии.

Специфику «Я» Евгения Евтушенко исчерпывающе характеризует следующий отрывок из стихотворения «Мои университеты» (1984).

Я клеймом большинства заклеймен.

Я хочу быть их кровом и пищей.

Я - лишь имя людей без имен.

Я - писатель всех тех, кто не пишет.

Я писатель,

которого создал читатель, и я создал читателя.

Долг мой хоть чем-то оплачен.

Перед вами я весь -

ваш создатель и ваше созданье,

Антология вас,

ваших жизней второе изданье...

Иначе складывались отношения с целевой аудиторией у другого «эстрадного поэта» - у Андрея Вознесенского.

Андрей Андреевич Вознесенский (1933-2010) - поэт, прозаик, эссеист, переводчик, автор песенных текстов и текста рок-оперы «Юнона и Авось» (музыка А. Рыбникова, 1981), драматург, архитектор, дизайнер, арт-деятель. Кумир советской интеллигенции 60-70-х гг. XX в., поэт побывал во многих странах мира. По праву носил титул «короля метафоры».

Андрей Вознесенский родился и умер в Москве, со столицей связана вся его жизнь. В 1957 г. Вознесенский окончил Московский архитектурный институт (в Москве даже есть его постройки). Первые стихи юный поэт послал Б. Пастернаку, высоко их оценившему. В отличие от Е. Евтушенко, не менявшего своей поэтики, А. Вознесенский прошел через эволюцию. Он начал публиковаться с 1958 г. В 1960 г. вышли две тонкие книжечки Вознесенского - «Мозаика» и «Парабола», ставшие литературными сенсациями.

Для стихотворений и поэм Вознесенского, вошедших в эти книжки, были характерны шестидесятническая этика и гиперболизм. Представление о гиперболах поэта даст стихотворение «Грузинские базары» (1960).

Долой Рафаэля!

Да здравствует Рубенс!

Фонтаны форели,

Цветастая грубость!

Здесь праздники в будни.

Арбы и арбузы.

Девчонки - как бубны,

В браслетах и бусах.

Индиго индеек,

Вино и хурма.

Ты нынче без денег? -

Пей задарма!

Да здравствуют бабы,

Торговки салатом,

Под стать баобабам В четыре обхвата!

Базары - пожары.

Здесь огненно, молодо Пылают загаром Не руки, а золото.

В них отблески масел И вин золотых.

Да здравствует мастер,

Что выпишет их!

Но уже в следующем сборнике Вознесенского «Антимиры», вышедшем через четыре года, манера поэта изменилась кардинально. Это можно было предвидеть и по ранним стихам Вознесенского - к примеру, по эстетскому призвуку стихотворения «Грузинские базары», в котором лирический герой упивался «рубенсовским» праздником жизни, но все же глядел на него взором «человека со стороны», хищным глазом живописца.

Если Евтушенко по складу своей личности - «борец за справедливость», то тип личности Вознесенского - совсем иной: он - «гедонист», «гурман», ориентированный не на этику (подобно Евтушенко), а на эстетику. Отсюда - разница в целевой аудитории поэзии Евтушенко и Вознесенского. Первый - «писатель всех тех, кто не пишет», его публика - демократична, народна. Второй - ориентируется на элиту, пускай даже на «массу элиты». В отличие от своего наставника Б. Пастернака А. Вознесенский - не «поэт для одинокого читателя». Он - поэт для массы, но для той массы, которая считает себя «культурным слоем».

По мере того как поэт взрослел, мальчишеские гиперболы его ранних стихов словно бы застывали, превращаясь в холодные виртуозные метафоры. Вознесенский мастер эстетской метафорики: уже в первом разделе книги «Антимиры» («Поэты и аэропорты») можно обнаружить многие десятки ее образцов. «И из псов, как из зажигалок, / светят тихие языки» («Тишины!»), «аэропорт мой, реторта неона, апостол небесных ворот» («Ночной аэропорт в Нью-Йорке»), «мотоциклы как сарацины / или спящие саранчихи» («Итальянский гараж»). Подобный эстетизм поэзии Вознесенского провоцировал конфликт эстетики с нравственностью и метафизикой. Даже миниатюра «Ночь» (1964) - «Сколько звезд! / Как микробов / в воздухе» - чревата таким конфликтом. А концовка стихотворения «Общий пляж № 2» (1970) - «Только треугольная чайка / замерла в центре неба, / белая и тяжело дышащая, - / как белые плавки бога...» - вызвала громкие протесты даже у безбожной аудитории партийных идеологов. Вознесенский интересовался религиозной тематикой - подаваемой всегда с той или иной степенью двусмысленности, но при этом с нарастающей приязнью. Он был и певцом Научно-Технической Революции (НТР) и каналом смутной, неоформленной, но всегда выявляемой религиозности. С этим связано обилие библейской и церковной атрибутики в поэзии Вознесенского. Чаще всего появление этой атрибутики мотивировано метафорами. Поэт сводил то «грешное с праведным» - «за рулем влюбленные - / как ангелы рублевские» («Рублевское шоссе», 1961), то «праведное с грешным» - «Суздальская богоматерь, / сияющая на белой стене, / как кинокассирша / в полукруглом овале окошечка!» («Суздальская богоматерь...», 1970).

Архитектурное образование А. Вознесенского дает знать о себе в его стихах: они всегда композиционно выстроены. Для его поэтики характерен особый ритмический рисунок, отличающийся «рельефностью». В кульминационные моменты поэт не усиливает звучание, а, наоборот, приглушает его. Рифмовка Вознесенского ярка и неожиданна. Важная особенность поэтики этого автора - многочисленные внутренние рифмы, звуковые повторы. Сначала в тексте возникает рифменное созвучие, затем оно подхватывается многочисленными отзвуками внутри последующих строк, множась и аукаясь, как эхо.

Базовые черты и формы, и содержания поэтики Вознесенского ярко раскрываются в стихотворении «Стриптиз» (1964).

танцовщица раздевается дуря...

Или режут мне глаза прожектора?

Шарф срывает, шаль сдирает, мишуру.

Как сдирают с апельсина кожуру.

А в глазах тоска такая, как у птиц.

Этот танец называется «стриптиз».

Страшен танец. В баре лысины и свист,

Как пиявки,

глазки пьяниц налились.

Этот рыжий, как обляпанный желтком,

Пневматическим исходит молотком!

Тот, как клоп, - апоплексичен и страшон.

Апокалипсисом воет саксофон!

Проклинаю твой, Вселенная, масштаб,

Марсианское сиянье на мостах,

Проклинаю, обожая и дивясь.

Проливная пляшет женщина иод джаз!

«Вы Америка?» - спрошу, как идиот.

Она сядет, сигаретку разомнет.

«Мальчик, - скажет, - ах, какой у вас акцент!

Закажите мне мартини и абсент».

Советский читатель (по преимуществу) не мог своими глазами видеть стриптиз; он даже не мог внятно представить, что это такое. Поэт знакомил этого читателя с красивыми реалиями «порочной западной жизни» (с «мартини и абсентом»), заодно осуждая «нравственное гниение Запада» и привнося в текст изрядную толику эротизма (не приветствовавшегося в целомудренной советской поэзии). Моральные акценты стихотворения расставлены как надо: «проклинаю, / обожая и дивясь»; проклятья - похотливой мужской публике стрип-бара, обожание и сочувствие - «жертве растленного мира», «проливной женщине», стриптизерше (сближенной со «страной Америкой» при мотивации «мнимой языковой ошибки»). Однако «правильные» идеологические оценки здесь соответствуют физиологическим реакциям лирического героя стихотворения и читателей-муж- чин: понятно, что «проливная женщина» вызовет у героя (и у читателей) не только человеческое сочувствие, а завсегдатаи бара бессознательно вос- примутся героем (и читателями) как самцы-конкуренты. Можно сказать, что в данном случае поэзия Вознесенского (подобно поэзии Евтушенко) исполняет функции журналистики, но - журналистики особого назначения, а именно - «светской хроники», знакомящей читателя с роскошью недоступной ему жизни. Если Евтушенко был «советским колумнистом», то Вознесенский брал на себя смежную роль «советского папарацци», светского хроникёра в поэзии.

Своей в светском мире была и поэтесса Белла Ахмадулина. Но она глядела на этот мир не извне (как журналист), а изнутри (как светская дама).

Белла (Изабелла) Ахатовна Ахмадулина (1937-2010) - поэт, прозаик, эссеист, переводчик, автор текстов к песням из кинофильмов. «Зачарованная принцесса русской поэзии» и объект почитания многих поклонников.

Б. Ахмадулина родилась в Москве в семье из кругов советской «партийной аристократии». Все поэты «большой четверки» - не только интернационалисты по духу, но и «интернациональные люди» по этническому происхождению - можно вспомнить латышские и украинские корни Евтушенко, польские корни Рождественского, грузинские корни Вознесенского. Белла Ахмадулина совместила в себе татарские (по линии отца) и итальянские (по линии матери) корни. Возможно, это проявилось в необычной красоте поэтессы. Ахмадулина начала публиковаться в 1955 г. В 1960 г. она окончила Литературный институт. Первая книга стихов поэтессы «Струна» (1962) вызвала многочисленные и противоречивые отклики. Изысканная поэтика Ахмадулиной была непривычна для советского читателя.

В отличие от Евтушенко и Вознесенского Ахмадулина - лирик по преимуществу. Ее поэтика сложилась в начале шестидесятых годов и осталась неизменной до последних дней жизни поэтессы. Эта поэтика - узнаваема и легко воспроизводима (что сделало Ахмадулину «жертвой» пародистов). Признаки «ахмадулинского письма»: длинные ямбические строки (чаще всего - пятистопный ямб), кольцевая рифмовка четверостиший, женские рифмы, зачастую глубокие, неожиданные и точные, риторические восклицания, обращения и вопросы, усложненный синтаксис с вводными конструкциями, многочисленные архаизмы, устойчивая лексика, специфическая интонационная и мелодическая настройка. Ее поэзия образует единый лирический дневник. Стихотворение Ахмадулиной обычно посвящено реальному, часто обыденному, событию или впечатлению, не выделяющемуся из фона жизни. Поэтесса пересоздает его. Событие показывается замедленно, разделяется на составляющие, как бы переоформляется и театрализуется. Эта модель взаимоотношений реальности и ее показа была свойственна и поздней ахмадулинской лирике, но в ней базовая основа текстов размывалась, расплывалась, что усиливало их усложненность.

Особенности поэтики Ахмадулиной очевидны в раннем стихотворении «Газированная вода» (1969):

Вот к будке с газированной водой, всех автоматов баловень надменный, таинственный ребенок современный подходит, как к игрушке заводной.

Затем, самонадеянный фантаст, монету влажную он опускает в щелку и, нежным брызгам подставляя щеку, стаканом ловит розовый фонтан.

О, мне б его уверенность на миг и фамильярность с тайною простою!

Но нет, я этой милости не стою, пускай прольется мимо рук моих.

А мальчуган, причастный чудесам, несет в ладони семь стеклянных граней, и отблеск их летит на красный гравий и больно ударяет по глазам.

Робея, я сама вхожу в игру и поддаюсь с блаженным чувством риска соблазну металлического диска, и замираю, и стакан беру.

Воспрянув из серебряных оков, родится омут сладкий и соленый, неведомым дыханьем населенный и свежей толчеею пузырьков.

Все радуги, возникшие из них, пронзают нёбо в сладости короткой, и вот уже, разнеженный щекоткой, семь вкусов спектра пробует язык.

И автомата добрая душа взирает с добротою старомодной, словно крестьянка, что рукой холодной даст путнику напиться из ковша.

Из этого текста проступают значимые черты образа лирической героини поэзии Ахмадулиной - сострадательность и сочувствие к миру, хрупкая беззащитность, некоторая манерность и при этом стилизованная архаичность (показательно словосочетание «с добротою старомодной» в последней строфе стихотворения).

Зададим вопрос: насколько может сочетаться этот образ с прогрессист- ской направленностью шестидесятнической поэзии (особенно заметной в поэзии Вознесенского) и с демократизмом шестидесятнической поэзии? Лирический герой Евтушенко - «клеймом большинства заклеймен»; лирический герой Вознесенского - при всей своей элитарности - несет в себе и некую массовость (он - «свой парень»), и безусловную современность. А лирическая героиня Ахмадулиной стилизует себя под аристократку пушкинских времен. Ответ прост: для шестидесятников неважно, в какую сторону движется личность - к высокой архаике, к «ленинским нормам» (как в 60-е гг. XX в.) или к «демонтажу советской системы» (как в 80-е г. XX в.). Важно, чтобы при этом личность была бы личностью , выражающей независимое собственное «Я».

Это заметно даже по творчеству Роберта Рождественского, самого неиндивидуального поэта из «большой четверки».

Роберт Иванович Рождественский (1932-1994) - поэт, переводчик, литературный критик, автор песенных текстов и ораторий, телеведущий, общественный деятель. Тонкий и ранимый трибун.

Р. Рождественский родился в селе Косиха Алтайского края в семье военнослужащего. После ухода родителей на фронт воспитывался в детских домах. Не доучившись в Петрозаводском университете, он поступил в Литературный институт, окончил его он в 1956 г. Первые стихи Р. Рождественский опубликовал в 1950 г. Расцвет его творчества пришелся на 60-е гг. XX в.

По характеру своего таланта Рождественский - поэт-оратор (еще в большей мере, чем Евтушенко). Ему наиболее удавались сюжетные произведения. Р. Рождественский был крепко связан с советской государственной идеологией, и в этом смысле он - наиболее советский поэт из «большой четверки». Зачастую склонность Рождественского к ораторской риторике привносила в его интонацию фальшивые фанфарные призвуки, однако он осознавал эту опасность и стремился уйти от нее.

Для поэтики Рождественского характерны композиционная выстроен- ность, использование длинных строк, графическое оформление текстов «маяковской лесенкой».

Поэзия Р. Рождественского тяготеет к музыкальной форме. На слова поэмы Рождественского «Реквием» (1961) была написана одноименная симфония Д. Кабалевского. Известные композиторы обращали его стихи в песни, которые исполняли звезды эстрады. Также Рождественский писал песни к кино- и телефильмам. Наиболее известные песни на стихи Рождественского - «Огромное небо» (О. Фельцман, 1967), песни к кинофильму «Новые приключения неуловимых» (1967) - «Не печалься о сыне...» (Б. Мокроусов) и «Погоня» (Я. Френкель), «Я сегодня до зари встану...» (М. Фрадкин, 1971), «Свадьба» (А. Бабаджанян, 1971), песни к кинофильму «Любовь земная» (1972, Е. Птичкин) - «Эхо любви» и «Сладка ягода», песня к телефильму «Как закалялась сталь» (1975) «Товарищ песня» (И. Шамо), песни к телесериалу «Семнадцать мгновений весны» (1976, М. Таривердиев) - «Мгновения» и «Я прошу, хоть не надолго...»

Роберт Рождественский ушел из жизни первым из «большой четверки» шестидесятников. Можно предположить, что он, наиболее связанный с советским миром, не вынес крушения этого мира.

Андрей Вознесенский и Белла Ахмадулина до конца жизни писали стихи в собственных ранее разработанных канонах. Евгений Евтушенко после 1991 г. пережил тяжелый творческий кризис, большая часть его стихотворений постсоветского периода - неудачна. Отчасти это объясняется тем, что с разрушением советской системы рухнули условия, обеспечивавшие уникальность диалога его поэзии с обществом. Новая власть и общество больше не нуждались в вакансии «поэта-посредника», «поэта-резо- натора». Понимая это, поэт переключился на составление многотомной антологии русской поэзии.

«Советская эстрадная поэзия» - безусловно, важная страница в истории русской литературы XX в. Неоценимы не только ее культурное значение, но и ее влияние на общество.

Вопросы и задания для самоконтроля

1. В чем заключались причины уникальной популярности «большой четверки» поэтов-шестидесятников (Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной, Р. Рождественского) в 60-70-е гг. XX в.?
2. Назовите индивидуальные особенности, которые несет поэзия каждого в отдельности поэта-шестидесятника из «большой четверки».

Темы для индивидуальных сообщений

1. Взаимосвязь идейного конфликта и композиции в поэме Е. Евтушенко «Братская ГЭС».
2. Тема любви в лирике Е. Евтушенко и А. Вознесенского.
3. Проявление показательных черт лирической героини в особенностях авторской поэтики Б. Ахмадулиной.

1. Фаликов, И. 3. Евтушенко: Love story / И. 3. Фаликов. - М.: Молодая гвардия, 2014.
2. Михайлов, Ал. А. Андрей Вознесенский. Этюды / Ал. А. Михайлов. - М. : Художественная литература, 1970.
3. Сорное, Б. М. Привычка ставить слово после слова // Сорное, Б. М. Бремя таланта / Б. М. Сарнов. - М.: Советский писатель, 1987.

Основы творческой деятельности журналиста: учебник / под ред. С. Г. Корконосеико.СПб.: Знание, 2000. С. 153.

И жизнь, и слезы, и любовь...

Вдова поэта Роберта Рождественского Алла КИРЕЕВА: "Евтушенко считал первым поэтом себя, Вознесенский - себя, а их обскакал Высоцкий, которого они вообще никем не считали"

Я думаю, когда-нибудь об этой эпохе все-таки напишут. Нет, не правду. Правду и сейчас пишут все. Причем одну интереснее другой. Пройдут какие-нибудь тысячи лет, и это странное время попытаются, наконец, осмыслить. Пока же очень трудно понять, откуда в 60-е годы прошлого века взялось такое количество красивых людей в страшной и уродливой стране под названием Советский Союз. Их действительно было много. Они собирали залы и стадионы, пели, читали, сидели с гитарой у костра в промозглых лесах любимой родины и очень сильно были счастливы. Качественно счастливы. Сегодня, когда для счастья нужно все больше и больше, этот непостижимый феномен несколько раздражает. Главной радостью того времени, безусловно, были поэты. Как самая чуткая категория населения, они живо откликнулись на невнятный гул нарождающихся перемен, и понеслось. Ахмадулина, Вознесенский, Высоцкий, Евтушенко, Окуджава, Рождественский, Шпаликов... Перемены быстро закончились. Гул остался. Собственно, гудит до сих пор. Иногда не поймешь: "то ли гроза, то ли эхо прошедшей войны". Почти все известные поэты-шестидесятники ушли, забрав с собой свое время. Те, что остались, пытаются примерить на себя чужое, но оно на них плохо сидит. "Я иногда думаю, как хорошо, что Робка ушел, не успев побыть смешным", - улыбается вдова Роберта Рождественского Алла Киреева. Рождественский прожил 62 года и смешным, действительно, побыть не успел. Зато успел побыть официально признанным советским поэтом, кумиром поколения, замечательным мужем, отцом и зятем. Алла и Роберт прожили вместе 41 год. Таких, как он, она больше не встречала и после его смерти старается не думать о том, как была счастлива, - это отравляет остаток жизни. Кроме того, он очень просил: "Что бы ни случилось, ты, пожалуйста, живи, счастливо живи всегда".

"РОБЕРТ ВДРУГ ЗАЯВИЛ, ЧТО СОБИРАЕТСЯ В ПАРТИЮ, И Я НЕ ВЫДЕРЖАЛА: "ОДНО ЗАЯВЛЕНИЕ В ПАРТИЮ, ВТОРОЕ НА РАЗВОД. Я С ПАРТИЙНЫМ ЖИТЬ НЕ БУДУ!"

- Алла Борисовна, когда на втором курсе Литинститута вы познакомились с Рождественским, в нем что-то выдавало будущую знаменитость?

У нас все были гении! Абсолютно все. Мы стояли на лестницах, читали друг другу стихи и говорили: "Старик, ты гений!". Наш курс был очень плодовитым и интересным. Кстати, ваша Лина Костенко с нами училась и была, между прочим, одной из тех, кто русские диктанты писал на пятерки.

Нет, ничего особенного в Роберте я тогда не заметила. Просто у него были очень честные, очень добрые и нежные глаза, что необыкновенно притягивало. Когда мы с девчонками собирались, периодически кто-нибудь из них восклицал: "Ой, я в Рождественского влюбилась!".

Мне всегда казалось, что при всей своей официальной признанности и встроенности в структуру он был человеком отдельным.

Совершенно отдельным. У Роберта был свой мир, очень им любимый и оберегаемый, он не терпел дрязг и склок, не втекал и не входил ни в какие литературные группки. Некоторые из них, кстати, до сих пор сохранились. Иногда я даже расстраиваюсь, когда вижу, как развиваются наши сверстники, куда они идут, что делают...

Роберт Иванович принимал общество, в котором существовал как поэт и гражданин, или пытался от него спрятаться?

Он довольно долго прозревал...

- Тяжело?

Очень тяжело... И я думаю, что именно прозрение, которое все-таки наступило, привело его к преждевременному концу. Он очень долго верил, потом очень долго сомневался, потом вдруг увидел, что мы все у разбитого корыта.

- С чего началось прозрение?

Трудно сказать... Это происходило как-то постепенно. Он действительно очень долго искренне доверял всему, что видел и слышал. Помню, году в 78-м вдруг заявил, что собирается в партию... Я не выдержала: "Значит, так - одно заявление в партию, второе в загс на развод. Я с партийным жить не буду!". А к тому моменту мы уже лет 30 были женаты...

- Вы не разделяли его убеждений?

Да я всю жизнь ненавижу партию и правительство!

- Как же вы столько лет вместе-то уживались?

Ну как? Я видела всю эту фальшь жуткую, всю эту пирамиду, ругалась с Робертом... А он все время отмалчивался. "Ну зачем тебе в партию? - спрашиваю. - Если ты хочешь, чтобы все знали по твоим партвзносам, сколько ты получаешь денег, так опубликуй. Чего еще у тебя нет? Секретарь Союза, лауреат...". - "Мне неприятно, - ответил он, - когда на собрании говорят: "Беспартийные, выйдите!", а потом начинают что-то обсуждать за закрытой дверью. Я не хочу бегать и спрашивать: "Что там было?". Я хочу знать!".

В общем, вступил он в партию... Но постепенно увидел, сколько во всем этом лжи, грязи и даже крови.

- Назад не выступил?

Ой, выступил! Хорошо, что вы вспомнили. Я и забыла... У меня даже где-то есть черновик его письма: "Дорогие товарищи, я не хочу больше быть членом партии Полозкова...".

Сейчас выясняется, что на самом деле почти все советские поэты и писатели были людьми глубоко верующими, просто глубоко это скрывали...

Роберт не был верующим. Во всяком случае, я так думаю. Правда, спустя долгое время от жены его младшего брата я узнала, что в детстве Роберта крестила бабушка, но он об этом так и не узнал до самой смерти.

Хотя вера и религия - разные вещи. Я, например, человек верующий, но не церковный. Ненавижу посредников между мной и Богом. Не люблю церковь. Ну что это такое: Патриарх Алексий - сотрудник КГБ?

"КОГДА НА ЮБИЛЕЕ ВОЗНЕСЕНСКОГО НА СЦЕНУ ПОДНЯЛСЯ ПАЛ ПАЛЫЧ БОРОДИН, Я ГРОМКО СКАЗАЛА: "ВОР ДОЛЖЕН СИДЕТЬ В ТЮРЬМЕ!"

- В свое время в СССР было три главных официально признанных поэта: Вознесенский, Евтушенко и Рождественский. Неоднозначно признанных, тем не менее им многое позволялось. Как складывались отношения между ними?

Вознесенский как-то очень хорошо сказал про себя, Женю и Роберта: "Поймали разбойники трех совершенно разных людей и привязали к одному дереву...". Они действительно были очень разные, совершенно на разных вещах зацикленные.

Евтушенко учился на курс младше, и его скоро вышибли, вроде как за неуспеваемость - он действительно не посещал... А Андрюшу к нам привел Булат Окуджава. Помню, во дворе Союза писателей, в подвале, Вознесенский впервые читал нам свои стихи, очень хорошие - "Гойю", еще что-то...

- Роберт Иванович серьезно впрягался в состязание с Евтушенко и Вознесенским?

Он прекрасно понимал, что у каждого своя ниша и что он никогда не напишет, как Вознесенский, а у Андрея не получится, как у Роберта. Каждый занимает свое место, и живите себе спокойно.

- Спокойно не получалось?

Ну, с Женей у Роберта всегда было соперничество: и поэтическое, и человеческое. Это сейчас Евтушенко рассказывает, как он любил Роберта...

- А что, неправда?

Нет, он действительно его любил, но при этом очень ревновал...

- К чему?

Да к чему угодно! К стихам, к успеху, извините, ко мне... Кроме того, Женя совсем другого склада человек.

Если у Роберта было желание ото всех закрыться и заниматься своим делом, то Женя хотел, чтобы на него все обращали внимание... Мог идти по улице и вдруг к кому-нибудь обратиться: "Вы меня узнали? Я Евтушенко!".

А немного спустя Андрюша с Женей устроили соревнование: кто первый поэт? Андрюша считал первым себя, Женя - себя... А их всех обскакал Высоцкий, которого они вообще никем не считали.

Зато именно Рождественский издал первый сборник стихов Высоцкого "Нерв". Вы дружили с Владимиром Семеновичем?

Мы не были близкими друзьями, и, надо сказать, Роберту очень тяжело дался этот сборник. Он все время мучился и сомневался. "Не могу! - говорил. - Начинаю читать его стихи и пою. Не идет без музыки!".

Когда же сборник все-таки вышел, нам позвонила Марина Влади: "Робка, какое счастье, что это сделал ты, а не они (Евтушенко и Вознесенский. - Авт. ). Они его за человека не держали!".

- И они, видимо, не ожидали, что посмертная слава Высоцкого затмит их прижизненную.

Ну что вы хотите, всю жизнь ребята гнались за успехом... Они и сейчас не понимают, что поезд ушел, и местами они выглядят просто смешно - и тот, и другой. Мне подчас бывает обидно это наблюдать, потому что мы все-таки бок о бок прожили целую жизнь. Иногда, видя некоторые их фортели, думаю: "Боже, какое счастье, что Робка ушел, не успев побыть смешным".

Ну, Вознесенский сейчас уже не смешной. Больно смотреть, как заправский франт и денди превратился в немощного безголосого старика.

- Почти не может говорить, еле ходит... "Голос, как вор, на заслуженный срок садится"...

Бедный Андрюша... Последний раз я его видела на его 70-летии. Мне тогда показалось, что у него походка человека с паркинсоном. Но это заметно, когда сидишь в зале. Когда же смонтировали концерт, остались прекрасные стихи, великий Андрюшин вкус, его великолепное архитектурное образование... В зале же все иначе воспринималось. Да я еще и отличилась там...

- Каким образом?

Когда Андрей позвонил и пригласил на юбилей, я попросила два билета в любом месте, но чтобы с краю, потому что не могу сидеть зажатой - у меня начинается какая-то клаустрофобия. В результате мне дали билет в первый ряд.

Все было замечательно, но когда на сцену поднялся Пал Палыч Бородин, большой друг Андрея Андреича, я громко, но чисто механически сказала: "Вор должен сидеть в тюрьме!". Последнее, что помню, - безумные глаза Зои Борисовны Богуславской (жена Вознесенского . - Авт. ).

- Вот за что я люблю шестидесятников - можете себе позволить непозволительное...

Вырвалось... Пал Палыч, конечно, обаятельный с виду мужик... Но елки-палки! Ты же поэт! Да Робка бы повесился, если бы я ему сказала: "Давай пригласим Пал Палыча...". Лучше уж сухарь есть вместо белого хлеба, чем таскать таких людей на порог! А этим гордятся. Не понимаю...

- Может, Андрей Андреич, как большой поэт и человек аполитичный, просто не понимает каких-то вещей?

Ой, не будем девочками... Не будем... Очень хорошо он все понимает.

"ОТ НАШЕГО ПОКОЛЕНИЯ УЦЕЛЕЛИ ОБЛОМКИ, КОТОРЫЕ ЕЩЕ ПЛАВАЮТ В ЭТОМ МЕРЗКОМ ВРЕМЕНИ"

- Вы, яркая, самодостаточная женщина, литературный критик, никогда не чувствовали, что рядом с таким человеком, как Рождественский, теряетесь и растворяетесь в нем?

Я чувствовала себя очень защищенно и уютно. Мне было с ним интересно. Знаете, судя по всему, Роберту всю жизнь не хватало тепла. Во время войны он остался с бабушкой - мать и отец ушли на фронт. Бабушка вскоре умерла, и он попал в детдом.

У меня же была очень теплая семья, и у Роберта с моей мамой сложились удивительные отношения - они обожали друг друга. Если между нами вдруг что происходило, мама всегда была на его стороне.

Безусловно, у нас, как у всех людей, случались какие-то свои проблемы, но мы знали, что у каждого есть серьезный тыл. В общем, что говорить, хороший он был человек...

- А ваше поколение мне всегда таким и представлялось - "поколение хороших людей"...

Да, оно было замечательным. И горько наблюдать, как от него уцелели какие-то обломки, которые еще плавают в этом мерзком времени.

- Вы поддерживаете отношения с кем-нибудь из обломков?

С Виталием Коротичем. Пожалуй, это самая крепкая связь. Он как был другом - моим и Роберта, так и остался. Многие изменились...

- Нынешнее время кажется вам таким уж мерзким?

Ну мне уже по возрасту положено не любить то, что пришло сильно позже. (Смеется). Всегда ведь старики говорят: "В наше время было лучше"... Просто то, что, например, безумно интересно мне, абсолютно неинтересно моим детям и внукам. А то, что меня волнует, царапает, убивает, мало волнует моих детей, а внукам вообще наплевать.

- Потому что у них свои интересы, представления о жизни, идеалы...

Идеалы нового времени в основном сводятся к купить-продать. Я не могу сказать этого о своих внуках, поскольку они более-менее интеллигентная семья. Да и у них остро этот вопрос не стоит: папа с мамой зарабатывают, они сами понемножку...

- С другой стороны, молодежь сегодня более свободна, нежели были вы в свое время...

Они более счастливые. (Улыбается). Наше поколение болеть начинает, когда посмотрит телевизор и очередной раз увидит, как нам наврали. Хочется вмешаться, но мы уже ничего не можем изменить. Поэтому, наверное, давно пора на это плюнуть.

У вас нет сожалений, что великая когда-то империя распалась на такое количество осколков? Причем довольно колючих.

Очень жалко! Я это все любила... Но прекрасно понимала, что нужно, к примеру, отпустить прибалтов, так как это совершенно другие люди и им с нами нечего делать. А империя будет продолжать сыпаться. Один гвоздь выпал, и вся полка опрокинулась.

Из России сегодня торчат такие гвозди, которые, по-моему, уже ни забить, ни вырвать нельзя. Я имею в виду Чечню...

"Я ДНИ НАПРОЛЕТ В ТЕЛЕВИЗОРЕ СИДЕЛА! ВСЯ "ОРАНЖЕВАЯ" БЫЛА! СПАЛА И ВИДЕЛА: "Ю-ШШЕН-КО! Ю-ШШЕН-КО!"

- Вы случайно не следили за нашей революцией?

- (Возмущенно). Как не следила?!! Я дни напролет в телевизоре сидела! Вся "оранжевая" была! Что вы?! Это было мое любимое занятие... Спала и видела: "Ю-шшен-ко! Ю-шшен-ко!". Ой, я вам сейчас что-то покажу. (Достает из портмоне удостоверение "Учасник помаранчевої революцiї").

- Неужели вы специально приезжали на Майдан?

- (Смеется). Нет... Это мне подарили. Знаете, думала: "Вот, хоть у них будет, наконец, приятная, цивилизованная, европейская страна, раз уж у нас ничего не получается".

- Вы думаете, "у вас" совсем ничего не получается?

- (Вздыхает). Если в России и начнется что-то обнадеживающее, то очень не скоро. Все проржавело, все продано, предано, растоптано... Везде какие-то временщики, которые забыли, что такое Россия. Ни чести, ни достоинства... Ну что я вам буду рассказывать?

Да разные на этот счет есть точки зрения. Для одного стакан наполовину пустой, для другого наполовину полный...

Ну не могу я найти в нынешнем времени чего-то, что мне бы очень нравилось. Даже если говорить о профессиональных вещах. Литература стала товаром ширпотреба.

- В принципе, она всегда была товаром: "не продается вдохновенье, но можно рукопись продать"...

Это не тот случай. Посмотрите, сколько сейчас, так сказать, писателей, за которых пишут книжки. В них нет ни стиля, ни каких-то элементарных вещей. Кровь и слезы... Иногда увижу что-нибудь такое и думаю: "Ну какого хрена ты лезешь в литературу?!". Противно, что все это имеет какое-то название, имя...

В Союзе ведь тоже хватало таких, за кого писали, включая главного писателя страны Леонида Ильича, тех, кто обслуживал и выслуживался перед системой.

Да, были такие... Но тогда в основном писатели делились на талантливых и неталантливых. Талантливые мало обслуживали, хотя случалось. Но до такого, что мы имеем сейчас, не скатывался никто! Они сидели, они корпели, они старались... Многие таки высидели - если не место в литературе, так место в президиуме. А сейчас какие-то незначительные актеры, какие-то певцы - книжка, книжка, книжка...

Кстати, о книжках. Очень часто женщины выдающихся людей пишут мемуары. Вам с вашим литературным образованием, как говорится, сам Бог велел.

Ни в коем случае! Если писать, то надо говорить всю правду. А я знаю много неприглядного, кто-то еще жив... Зачем? Или нужно врать, как врут очень многие. Да, я могу написать пять километров прозы, местами стихами, но кому это надо, если я все навру? Есть люди, склонные к вранью и любящие эту работу, а я не люблю. Я вообще перестала писать после смерти Роберта и начала рисовать.

- Открылся какой-то неожиданный дар?

Я всегда мечтала петь и рисовать. Ну петь с моим голосом - сами понимаете... А два года назад дочка подарила мне компьютерную приставку - и пошло-поехало. Сейчас у меня уже 100 тысяч рисунков. Дарю их друзьям, они их на стенку вешают...

Вашу старшую дочь Екатерину Рождественскую и ее проекты "Частная коллекция", "Ассоциации" и другие сегодня знают все. А чем занимается младшая?

Ксения - журналист. Очень хорошо пишет о кино, о литературе. Пишет безумно много, почему-то очень любит псевдонимы. Я, конечно, постепенно раскусила, в чем тут дело. Как-то возмутилась: "Гордиться нужно такой фамилией, а ты стыдишься!". А она мне: "Я стыжусь фамилию уронить".

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter

19 августа ушел из жизни Роберт Рождественский (1932-1994), самый искренне верящий в социализм поэт плеяды шестидесятников. Его коллеги по цеху Евтушенко, Вознесенский, Окуджава держали фигушки в кармашках, заигрывая с кормившей их от пуза властью, а Рождественский ленинские догмы поэтизировал искренне, что и завело его в тупик.

Приятельски-ревнивые отношения связывали Рождественского с Евтушенко. Василий Аксенов в излишне распиаренной книжке «Таинственная страсть» даже окрестил друзей «двуглавым поэтом». Так оно и было… По первой.

Поэты познакомились в Литературном институте, куда «выскочка» Евтушенко поступил в августе 1952 года, не имея даже аттестата об окончании школы, но козыряя изданной книжкой «Разведчики грядущего». Стихи Евтушенко «на праздничный случай» уже заполонили столичные газеты, но высоко он котировался, только в редакторской среде, как поставщик материала правоверного.

Евтушенко вспоминал:

«…с Робертом мы подружились сразу. Абсолютно. На стихах. Я помню точно: это стихи Корнилова «Качка в море берет начало». Роберт его знал наизусть. И я его знал наизусть. В то время это было как обмен паролями. Как будто в лагере встретились два специалиста по санскриту. Корнилов ведь был тогда запрещен, изъят… Это был пароль наш - любовь к поэзии».

Во второй половине 1950-ых годов возникает вал эстрадной поэзии. Имя Рождественского пишется через запятую с именами Евтушенко, Вознесенским, Ахмадуллиной.

То, что Евтушенко и Рождественский писали тогда, смахивало на выполнение государственного заказа на «нового Маяковского», но Евтушенко оказался многограннее, выглядел не так декларативно. Роберт же культивировал образ рубахи-парня, комсомольского вожака, отвечающего на вызовы времени.

Рождественский оказался самым уязвимым с творческой стороны из-за ограниченной палитры. У Евтушенко имелись в наличие десятки масок, которые он успешно тасовал; Вознесенский умело жонглировал рифмами, прячась за «авангард»; Ахмадулина имитировала оторванную нездешность. А Рождественский был цельным парнем сегодняшнего дня.

Евтушенко говорил:

«С Робертом у нас были совершено близкие отношения, я знал всю его подноготную, он никогда ничего не скрывал. У него была очень серьезная история с его первой женой, это все было на моих глазах. И моя влюбленность проходила на его глазах - у нас ничего не было спрятано друг от друга...»

Впрочем, жена Рождественского Алла Киреева замечает:

«Роберт дружил с Женей Евтушенко. Отношения у них выстраивались очень ревнивые. Они как петухи были, им хотелось показать себя друг перед другом»

То есть, отношения складывались на уровне здоровой братской конкуренции.

Раздел между друзьями поставила не бытовушная ссора, а само время.

Есть у Евтушенко строки в замечательном стихотворении «Монолог американского поэта», которое он в новейшее время переназвал, выбросив слово «американского»:

«Уходят друзья, кореша, однолетки,

как будто с площадки молодняка,

нас кто-то разводит в отдельные клетки

от некогда общего молока...»

После «оттепели» каждый из шестидесятников двинулся по своей развилке. Самым востребованным временем оказался Роберт. Его, как искренне правоверного, затянули в союзписательское начальство.

Поэзию Рождественского на фоне умеренных успехов его подельников настигла вторая волна популярности. Он сочинил такие знаковые для культуры 1970-ых годов песни как «За того парня», «Мгновения», «Мои года», «Там за облаками», «Сладка ягода», «Товарищ песня».

Эта популярность оторвана от образа поэта, который был так важен в первой половине творческой жизни Рождественского.

Но даже она не дает покоя Евтушенко. Взбешенный общественными успехами друга он пишет ему письмо, где аттестует «ударником при джазе ЦК комсомола» и выродившимся стихоплетом. Прочитав сие Рождественский впал в депрессию.

Евтушенко говорил:

«Мы не виделись. И жили в разных средах. А ведь у нас была такая дружба хорошая, близкая... Мы с Робертом всегда друг друга любили внутренне, но нас просто разводили. Люди, которые не хотели, чтобы мы были вместе. Им не удалось нас поссорить, как говорится, в кровь. Но им удалось нас разъединить. Развести. И Роберт оказался, с моей точки зрения, в непрофессиональной среде. Но и я тоже, между прочим».

Рождественский встал над обидой. Человеческое лицо в конфликте удалось сохранить благодаря природной порядочности Роберта Ивановича.

Евтушенко признавался:

«Вообще, одно время из него начали делать фигуру, которую противопоставляли мне, когда меня били. Но в момент нападок на меня и оплевывания меня он никогда к этому не приложил руки. Хотя его очень часто толкали на это. Я просто был очень счастлив, что у нас начал происходить возврат к взаимопониманию и к простоте общения. Я безумно счастлив, что, хоть запоздало, но это все-таки произошло».

С перестройкой Евтушенко вновь распушил крылышки, а Рождественский испытал жуткий кризис расставания с иллюзиями. Благодаря срыванию шор он написал последние, самые горькие, и, возможно, лучшие свои стихи.

Незадолго до смерти Роберта друзья обменялись приветами.

Ими и закончим.

ЕВГЕНИЙ ЕВТУШЕНКО

ШЕСТИДЕСЯТНИКИ (Р. РОЖДЕСТВЕНСКОМУ)

Кто были мы,

шестидесятники?

На гребне вала пенного

в двадцатом веке

как десантники

из двадцать первого.

без лестниц,

и без робости

на штурм отчаянно полезли,

вернув

отобранный при обыске

хрустальный башмачок

поэзии.

Давая звонкие пощечины,

чтобы не дрыхнул,

современнику,

мы пробурили,

зарешеченное

окно

В Европу

и в Америку.

Мы для кого-то были «модными»,

кого-то славой мы обидели,

но вас

мы сделали свободными,

сегодняшние оскорбители.

Пугали наши вкусы,

склонности

и то, что слишком забываемся,

а мы не умерли от скромности

и умирать не собираемся.

Пускай шипят, что мы бездарные,

продажные и лицемерные,

но все равно мы -

легендарные,

оплеванные,

но бессмертные!

Такая жизненная полоса,

а, может быть, предначертанье свыше.

не слышу.

И все же он, как близкая родня,

единственный,

кто согревает в стужу.

До смерти будет он

внутри меня.

Да и потом

не вырвется наружу.