История создания .
«Житие Сергия Радонежского» (так кратко именуется это произведение) представляет собой ярчайший образец древнерусской литературы. Преподобный Сергий - самый почитаемый и самый любимый русский святой. Не случайно известный историк прошлого В.О. Ключевский сказал, что Россия будет стоять до тех пор, пока теплится лампада у раки преподобного Сергия. Епифаний Премудрый, известный книжник начала XV века, инок Троице-Сергиевой Лавры и ученик Преподобного Сергия, написал самое первое Житие Сергия Радонежского через 26 лет после его смерти - в 1417-1418 годах. Для этого труда Епифаний в течение двадцати лет собирал документальные данные, воспоминания очевидцев и свои собственные записи. Великолепный знаток святоотеческой литературы, византийской и русской агиографии, блестящий стилист, Епифаний ориентировался в своем сочинении на тексты южнославянских и древнерусских Житий, мастерски применив изысканный, насыщенный сравнениями и эпитетами стиль, получиший название «плетение словес». Житие в редакции Епифания Премудрого кончалось преставлением Преподобного Сергия. В самостоятельном виде эта древнейшая редакция Жития не дошла до нашего времени, а ее первоначальный облик ученые реконструировали по позднейшим сводам. Помимо Жития, Епифаний создал также Похвальное слово Сергию.
Первоначальный текст Жития сохранился в переработке Пахомия Логофета (Серба), афонского монаха, жившего в Троице-Сергиевом монастыре с 1440 по 1459 год и создавшего новую редакцию Жития вскоре после канонизации Преподобного Сергия, состоявшейся в 1452 году. Пахомий изменил стилистику, дополнил текст Епифания рассказом об обретении мощей Преподобного, а также рядом посмертных чудес. Пахомий неоднократно исправлял Житие Преподобного Сергия: по мнению исследователей, существует от двух до семи Пахомиевых редакций Жития.
В середине XVII века на основе переработанного Пахоми-ем текста Жития (так называемой Пространной редакции) Симон Азарьин создал новую редакцию. Житие Сергия Радонежского в редакции Симона Азарьина вместе с Житием Игумена Никона, Похвальным словом Сергию и службами обоим святым было напечатано в Москве в 1646 году. В 1653 году по поручению Царя Алексея Михайловича Симон Азарьин доработал и дополнил Житие: он вернулся к неопубликованной части своей книги, добавил в нее ряд новых рассказов о чудесах Преподобного Сергия и снабдил эту вторую часть обширным предисловием, однако эти дополнения не были тогда изданы.
Жанр
На Руси была популярна житийная литература, или агиографическая (от греч. hagios - святой, grapho - пишу) литература. Жанр жития возник в Византии. В древнерусской литературе он появился как жанр заимствованный, переводной. На основе переводной литературы в XI в. на Руси возникает и оригинальная житийная литература. Слово «житие» в церков-но-славянском языке означает «жизнь». Житиями назывались произведения, рассказывающие о жизни святых - государственных и религиозных деятелей, чья жизнь и деяния были расценены как образцовые. Жития имели, прежде всего, религиозно-назидательный смысл. Входящие в них истории - предмет для подражания. Порой факты из жизни изображаемого персонажа искажались. Связано это было с тем, что житийная литература ставила своей целью не достоверное изложение событий, а поучение. В житиях было четкое разграничение персонажей на положительных и отрицательных героев.
Житие повествует о жизни человека, который достиг христианского идеала - святости. Житие свидетельствует о том, что каждый может прожить правильной христианской жизнью. Поэтому героями жития могли быть люди разного происхождения: от князей до крестьян.
Житие пишут после смерти человека, после признания его церковью святым. Первое русское житие Антония Печерского (одного из основателей Киево-Печерской лавры) до нас не дошло. Следующим было создано «Сказание о Борисе и Глебе» (середина XI в.). Житие, повествующее о Сергее Радонежском, явилось настоящим украшением житийного жанра. С древности до нашего времени дошли традиции жития. Из всех древних жанров житие оказался наиболее устойчивым. В наше время канонизированы, то есть признаны святыми, Андрей Рублев, Амвросий Оптинский, Ксения Петербургская, написаны их жития.
Тема
«Житие...» - это повесть о выборе человеческого пути. Значение слова многозначно. Два его значения противостоят друг другу: это путь географический и путь духовный. Объединительная политика Москвы проводилась суровыми мерами. Правда, страдали от неё в первую очередь феодальные верхи тех княжеств, которые Москва подчиняла себе, страдали главным образом за то, что не хотели этого подчинения, боролись против него за сохранение старых феодальных порядков. Епифаний нарисовал правдивую картину русской жизни первой половины XV в., когда память о ней ещё свежа была у современников Епифания, но это отнюдь не выражение «анти-московских» отношений автора. Епифаний показывает, что Сергий, несмотря на то, что родители его.покинули родной город из-за притеснений московского наместника, в дальнейшем делается самым энергичным проводником именно московской объединительной политики. Он решительно поддержал Дмитрия Донского в его борьбе с суздальским князем Дмитрием Константиновичем за великое Владимирское княжение, полностью одобрял Дмитрия в решении начать борьбу с Мамаем, примирил Дмитрия Донского с Олегом Рязанским, когда это стало нужно для Москвы. Признавая Сергия Божьим угодником, Епифаний тем самым освещал в глазах средневековых читателей прежде всего политическую деятельность Сергия. Поэтому враги Сергия упорно и долго мешали Епи-фанию написать житие его учителя, являвшееся предпосылкой к канонизации Сергия.
Идея
Преподобный Сергий поддерживал объединительные усилия Москвы для возвеличивания и укрепления Русского государства. Сергий Радонежский был одним из вдохновителей Руси на Куликовскую битву. Особое значение имела поддержка и благословение его Дмитрию Донскому накануне сражения. Именно это обстоятельство и придало имени Сергия звучание национального единства и согласия. Епифаний Премудрый показал передовые политические взгляды преподобного Сергия, возвеличил деяния старца.
Канонизация в Русской Православной Церкви совершалась при наличии трех условий: святая жизнь, чудеса как прижизненные, так и посмертные, обретение мощей. Сергий Радонежский начал широко почитаться за свою святость еще при жизни. Канонизация преподобного состоялась через тридцать лет после его смерти, в июле 1422 года, когда были обретены мощи. Поводом к открытию мощей преподобного послужило следующее обстоятельство: к одному из монахов Троицкой обители во сне явился Сергий Радонежский и сказал: «Зачем оставляете меня столько времени во гробе?»
Основные герои
Сергий Радонежский является одним из самых популярных героев средневековой русской литературы. «Житие...» подробно рассказывает о его жизни и деяниях. Князья московские и удельные посещали Сергия в его обители, и сам он выходил к ним из ее стен, бывал в Москве, крестил сыновей Дмитрия Донского. Сергий с подачи митрополита Алексия взвалил на себя тяжелый груз политической дипломатии: он неоднократно встречался с русскими князьями, чтобы склонить их к союзу с Дмитрием. Перед Куликовской битвой Сергий дал Дмитрию благословение и двух иноков - Александра (Пересвета) и Андрея (Ослябю). В «Житии» предстает идеальный герой древней литературы, «светоч», «божий сосуд», подвижник, человек, выражающий национальное самосознание русского народа. Произведение построено в соответствии со спецификой жанра жития. С одной стороны, Сергий Радонежский - это историческое лицо, создатель Троице-Сергиева монастыря, наделенный достоверными, реальными чертами, а с другой стороны, - это художественный образ, созданный традиционными художественными средствами житийного жанра. Скромность, душевная чистота, бескорыстие - нравственные черты, присущие преподобному Сергию. Он отказался от архиерейского чина, считая себя недостойным: «Кто я такой - грешный и худший из всех человек?» И был непреклонен. Епифаний пишет, что многие трудности претерпел преподобный, великие подвиги постнического жития творил; добродетелями его были: бдение, сухоядение, на земле возлежание, чистота душевная и телесная, труд, бедность одежды. Даже став игуменом, он не изменил своим правилам: «Если кто хочет быть старейшим, да будет всех меньше и всем слуга!» Он мог пребывать по три-четыре дня без пищи и есть гнилой хлеб. Чтобы заработать еду, брал в руки топор и плотничал, тесал доски с утра до вечера, изготовлял столбы. Непритязателен был Сергий и в одежде. Одежды новой никогда не надевал, «то, что из волос и шерсти овечьей спрядено и соткано, носил». И кто не видел и не знал его, тот не подумал бы, что это игумен Сергий, а принял бы его за одного из чернецов, нищего и убогого, за работника, всякую работу делающего.
Автор подчеркивает «светлость и святость», величие Сергия, описывая его кончину. «Хоть и не хотел святой при жизни славы, но крепкая сила Божия его прославила, перед ним летали ангелы, когда он преставился, провожая его к небесам, двери открывая ему райские и в желанное блаженство вводя, в покои праведные, где свет ангельский и Всесвятской Троицы озарение принял, как подобает постнику. Таково было течение жизни святого, таково дарование, таково чудотворение - и не только при жизни, но и при смерти...».
Сюжет и композиция
Композиционное построение житийной литературы было строго регламентировано. Обычно повествование начиналось вступлением, в котором объяснялись причины, побудившие автора приступить к повествованию. Затем следовала основная часть - собственно сам рассказ о жизни святого, его смерти и посмертных чудесах. Завершалось житие похвалой святому. Композиция жития, повествующего о Сергии Радонежском, соответствует принятым канонам. Житие открывается авторским вступлением: Епифаний благодарит Бога, который даровал святого старца преподобного Сергия русской земле. Автор сожалеет, что никто не написал еще о старце «пречудном и предобром», и с Божьей помощью обращается к написанию «Жития». Называя жизнь Сергия «тихим, дивным и добродетельным» житием, сам он воодушевляется и одержим желанием писать, ссылаясь на слова Василия Великого: «Будь последователем праведных и их житие и деяния запечатлей в сердце своем».
Центральная часть «Жития» повествует о деяниях Сергия и о божественном предназначении ребенка, о чуде, произошедшем до рождения его: когда его мать пришла в церковь, он трижды прокричал в ее утробе. Мать же носила его «как сокровище, как драгоценный камень, как чудный бисер, как сосуд избранный».
Сергий родился в окрестностях Ростова Великого в семье знатного, но бедного боярина. В семилетием возрасте Варфоломея (так его звали до пострижения в монахи) отдали в школу, которая была в попечении епископа Ростовского Прохора. По легенде, сначала мальчику грамота давалась трудно, но вскоре он увлекся учебой и показал отличные способности. Родители с семьей вскоре переселились в Радонеж. В конце своей жизни Кирилл и Мария постриглись в монашество в Покровском монастыре в Хотьково. После их смерти второй сын Варфоломей решил тоже начать иноческую жизнь. Вместе со старшим братом Стефаном, который уже принял монашеский постриг в связи со смертью жены, Варфоломей ушел на речку Кончуру, протекавшую в 15 км севернее Радонежа. Здесь братья построили церковь во имя святой Троицы. Вскоре, не справившись с трудностями жизни в пустыне, Стефан ушел в Москву. Варфоломей, оставшись один, начал готовиться в монахи. 7 октября 1342 года он был пострижен в монахи, получив имя Сергия. А так как Троицкий монастырь был основан на территории Радонежской волости, за преподобным Сергием закрепилось прозвище «Радонежский». Кроме Троице-Сергиевой, Сергий основал еще Благовещенскую обитель на Киржаче, Борисоглебский монастырь близ Ростова и другие обители, а его ученики учредили около 40 монастырей.
Художественное своеобразие
В произведениях агиографического жанра предполагается описание как внешних событий, так и событий внутренней духовной жизни святого. Епифаний не только использовал всё богатство книжной средневековой русской культуры, созданное до него, но и развил далее, создал новые приёмы литературно-художественного изображения, раскрыл неисчерпаемую сокровищницу русского языка, получившего под пером Епифания особый блеск и выразительность. Поэтическая речь его при всём своём разнообразии нигде не обнаруживает произвольной игры словами, но всегда подчинена идейному замыслу писателя.
Непосредственный лиризм и теплота чувства, психологическая наблюдательность, умение подмечать и запечатлевать окружающий человека пейзаж, неожиданные для литературы подобного рода образно-выразительные средства - все это характеризует художественную манеру письма Епифания Премудрого. В «Житии Сергия Радонежского» чувствуется большая художественная зрелость писателя, выражающаяся в сдержанности и выразительности описаний.
Литературная деятельность Епифания Премудрого способствовала утверждению в литературе стиля «плетения словес». Этот стиль обогащал литературный язык, содействовал дальнейшему развитию литературы.
Д.С. Лихачев отмечал в «Житии...» «особую музыкальность». Длинные перечисления применяются там особенно, где требуется подчеркнуть многочисленные добродетели Сергия, многочисленные его подвиги или трудности, с которыми он борется в пустыне. Чтобы подчеркнуть перечисление, сделать его заметным для читающего и слушающего, автор часто пользуется единоначатиями. И опять-таки эти единоначатия имеют не столько формально риторическое значение, сколько смысловое. Повторяющееся в начале каждого предложения слово подчеркивает основную мысль. Когда это единоначатие употреблено слишком большое число раз и может утомить читателя, оно заменяется синонимическим выражением. Значит, важно не само слово, а повторение мысли. Так, например, указывая на причину написания Жития Сергия и устраняя возможную мысль о том, что он принял на себя непосильную задачу, автор пишет: «...да не забвено будет житие святого тихое и кроткое и не злобивое, да не забвено будет житие его честное и непорочное и безмятежное, да не забвено будет житие его добродетелное и чюдное и преизящное, да не забвены будут многыя его добродетели и великаа исправлениа, да не забвены будуть благыа обычаа и добронравныя образы, да не будут бес памяти сладкаа его словеса и любезныа глаголы, да не останет бес памяти таковое удивление, иже на немъ удиви богь...» Наиболее часто в стиле «плетения слов» участвует удвоение понятия: повторение слова, повторение корня слова, соединение двух синонимов, противопоставление двух понятий и т.д. Принцип двойственности имеет миро-воззренческое значение в стиле «плетения словес». Весь мир как бы двоится между добром и злом, небесным и земным, материальным и нематериальным, телесным и духовным. Поэтому бинар-ность играет роль не простого формально-стилистического приема - повтора, а противопоставления двух начал в мире. В сложных, многословесных бинарных сочетаниях нередко используются одинаковые слова и целые выражения. Общность слов усиливает сопоставление или противопоставление, делает его в смысловом отношении более ясным. Даже в тех случаях, когда перечисление захватывает целый ряд компонентов, оно часто делится на пары: «...житие скръбно, житие жестко, отвсюду теснота, отвсюду недостаткы, ни имущим ни откуду ни ястиа, ни питиа».
Значение произведения
«Сергий явился, как свет светильник, и своим с покойным светом озарил всю историю Русской земли - на много веков вперед. Сергий принес на Русь возрождение духа. Того духа, который вскоре поднял и отстроил огромную православную державу. Сперва вокруг него отстроились двенадцать келий (апостольское число!). Пройдет еще несколько десятков лет, и вокруг него, затаив дыхание, будет стоять вся Россия», - читаем в книге Д. Орехова. Поддерживая политику централизации, которую проводили московские князья, Сергий Радонежский оказался в центре общественно-политической жизни Руси второй половины XIV в., был сподвижником московского великого князя Дмитрия Донского в его подготовке к Куликовской битве 1380 г.
Сергий, а вслед за ним и его ученики несли веру в неосвоенные земли, строили лесные монастыри. Епифаний Премудрый, создатель храмов Никон, переводчик греческих книг Афанасий Высоцкий, иконописец Андрей Рублев - все они явились последователями духовного пути Сергия Радонежского.
С именем Сергия Радонежского непосредственно связана Свято-Троицкая Сергиева Лавра - уникальный памятник архитектуры XVI-XVII веков. На ее территории находится несколько храмов, в том числе Собор в честь Успения Пресвятой Богородицы, Михеевский храм, Храм во имя Преподобного Сергия Радонежского. Тысячи паломников посещают Лавру, чтобы прикоснуться к святыням русского народа, обрести душевный покой. А самый главный и самый древний памятник Троице-Сергиевой лавры - Троицкий собор. Ему более пятисот лет. В этом соборе находится гробница Сергия Радонежского.
Русские цари считали за великую честь крестить своих детей в Троицком соборе. Перед военными походами молились Сергию и просили у него помощи. До сих пор огромный поток людей приходит в собор, тем самым выражая глубокое уважение, почтение русскому святому Сергию Радонежскому.
Ранчин А. М.
Житие Сергия Радонежского (1314 или ок. 1322 - 1392), одного из наиболее почитаемых русских святых, было составлено монахом основанного Сергием Троицкого монастыря Епифанием Премудрым, по-видимому, в 1417-1418 гг. Стилю Жития Сергия Радонежского свойственны те же приемы «плетения словес», что и стилю Жития Стефана Пермского. Однако в отличие от Жития Стефана, имеющего преимущественно панегирический характер, в Житии Сергия доминирует повествовательное начало. Текст первоначальной, Епифаниевской редакции до нас в исконном виде не дошел. Он был переработан в середине XV века книжником сербского происхождения Пахомием Логофетом, перу которого принадлежит несколько редакций Жития.
Одна из особенностей поэтики Жития, свойственная не только этому памятнику древнерусской агиографии, но именно в нем чрезвычайно сильно акцентированная и последовательно проводимая, - это различного рода тройные повторы, встречающиеся как на фразовом (тройные ряды синонимов или окказиональных синонимов, триады, образуемые аналогичными синтаксическими конструкциями, и т.д.), так и на надфразовом (трижды повторяющиеся события жизни Сергия, триады, в которые объединяются лица, о которых повествуется в Житии) уровнях.
В.В. Колесов, отметивший, что в качестве индивидуального стилистического приема в Житии Сергия Радонежского используется «увеличение объема синтагм» до «триады», связал этот признак Жития с установкой на выражение догмата о Святой Троице, столь значимого для Сергия, посвятившего именно Троице основанный им храм на Маковце – горе, где был воздвигнут Троицкий монастырь (Колесов В.В. Древнерусский литературный язык. Л., 1989. С. 188-215). В.В. Колесов также обратил внимание на тройные повторы на надфразовом уровне текста Жития – на триады не слов, но событий: «Только с современной точки зрения стали заметны некоторые последовательности, незаметные или как бы неважные в средние века. Все такие последовательности складываются в триады поступков и событий, в самом тексте Жития представленных разорванно и несвязно, в общем потоке повествования, для которого важен только сам герой, Сергий.
Мы видим, что Варфоломей-Сергий на служение посвящается трижды. Сначала – явлением чудного старца, вдохнувшего в отрока «умение грамоте». Затем – пострижением, и, наконец, игуменством – высшим для Сергия предназначением, которое он не принял сразу, пока не прошел положенные до того пути. Последовательность движений культурного героя никогда не нарушается, поскольку это путь нравственного становления личности и оно не переносит обрыва связей и пропуска ступеней посвящения. Сергий потому и отказывается от чести епископского и даже митрополичьего сана, то положенные ему «ступени» он прошел до конца – все три.
Построение храма святой Троицы также происходит по трем составляющим это действие этапам, и даже явление небесных сил, предсказывающих судьбу и смерть святого, троичны (так! –А.Р.): сначала это ангел, затем – Богородица, наконец – огонь в молитвенном экстазе Сергия. Лик святого и тут ограничен рамками Троицы - троичностью сущего, за пределы чего невозможно выйти без ущерба для целостности… образа? образца? или лика, который складывается в кружении этих, отмеренных судьбой триад?» (Колесов В.В. Сергий Радонежский: художественный образ и символ культуры // Жизнь и житие Сергия Радонежского. М., 1991. С. 328-329) Отметил исследователь и распределение ролей трех братьев в Житии - Сергия, Стефана и Петра: «Три брата – не сказочные персонажи, такова реальность семейных отношений. Но уже за таким распределением ролей сокрыты различные образы братства. Старший – властный, мирского склада, трезвый и сильный Стефан, как и Варфоломей – монах. Младший, Петр, кроткий мирянин, несущий свойственное человеку его судьбы земное тягло. Средний же, Варфоломей, и монах, как старший, и кроток, как младший; как оба его брата, связан и Сергий с заботами мира сего, но кротостью и послушанием, а не властностью правит он братией: «править без власти» – духовным авторитетом и личным примером в труде – такова установка русского характера на власть и властные отношения: личный пример дороже всякого наказания, приказа и поучения.
Сказка выберет своим героем младшего, летописная повесть – старшего, героем жития по справедливости становится средний, даже в характере своем не выражающий никаких крайностей.
Идеалом становится «средний человек» как представитель типа без крайностей и уклонений от нормы. Это также мировоззренческий принцип Сергия, которому вообще, по словам Г. Федотова, присуща была “светлая мерность” жизни» (Там же. С. 333).
На самом деле Епифаний Премудрый, составивший Житие Сергия, и Пахомий Логофет, переработавший это житие, должны были хорошо осознавать смысл тройных повторов. Продуманность в построении текстов особенно очевидна для Епифания, который очень продуманно относился к форме создаваемых произведений. Ф. Вигзелл показала на примере Жития Стефана Пермского, также созданного Епифанием и сохранившегося в своем исконном виде, сколь внимателен книжник к слову, в частности, при цитировании Священного Писания (см.: Вигзелл Ф. Цитаты из книг священного писания в сочинениях Епифания Премудрого // Труды Отдела древнерусской литературы Института русской литературы (Пушкинского Дома). Л., 1971. Т. XXVI. С. 242-243). Символические смыслы тройных повторов в Житии Сергия Радонежского естественны для «стиля второго южнославянского влияния» (или стиля «плетения словес»), самым замечательным приверженцем которого был Епифаний Премудрый. Д.С. Лихачев заметил: «следует обратить внимание на одну чрезвычайно важную особенность, пронизывающую все формы высокого, церковного стиля средневековья, которую своеобразно развивал новый стиль: основное, к чему стремятся авторы произведений высокого стиля, - это найти общее, абсолютное и вечное в частном, конкретном и временном, невеществнное в вещественном, христианские истины во всех явлениях жизни» (Лихачев Д.С. Некоторые задачи изучения второго южнославянского влияния в России // Лихачев Д.С. Исследования по древнерусской литературе. Л., 1986. С. 26). Несомненно, поэтика агиографического повествования как типа текста, агиографический код предполагали прочтение тройных повторов в Житии именно как выражения догмата о Святой Троице и, уже, как свидетельства о промыслительной заботе Троицы в жизни Сергия.
В.М. Кириллин отметил, что «семантический фон троической символики, подсвечивающий повествовательную ткань «Жития», не равномерен. Наиболее насыщен он в первых трех главах анализируемого текста, что объясняется, по-видимому, мистико-предвещательным значением описанных здесь событий. Так, уже само вступление в жизнь главного героя агиобиографии было ознаменовано чудесами, свидетельствующими о предназначенной ему необыкновенной судьбе» (Кириллин В.М. Символика чисел в литературе Древней Руси // Древнерусская литература: Изображение природы и человека. М., 1995. С. 257. См. также: Кириллин В.М. Символика чисел в литературе Древней Руси (XI - XVI века). СПб., 2000. С. 174-221). Первое чудо – троекратное возглашение еще не родившегося отрока, будущего Варфоломея-Сергия, из утробы матери во время богослужения в церкви; промыслительный характер этого чуда раскрыт в тексте «Жития Сергия Радонежского», к этому эпизоду приведены параллели из Библии. Еще в 1931 г. историк Г.П. Федотов обратил внимание на сокровенный богословский смысл этого эпизода и его символическую, предсказывающую роль в тексте Жития: «Догматически-троичное истолкование этого события сохраняет следы на многих страницах жития. Так понимает его иерей Михаил, до рождения младенца предрекающий родителям его славную судьбу, о том же говорит и таинственный странник, благословляющий отрока, и брат святого Стефан, предлагая освятить первую лесную церковь во имя Пресвятой Троицы; это же предание знает в Переяславле епископ Афанасий, заместитель митрополита. <…>. …Епифаний сам бессилен раскрыть богословский смысл этого имени» (Федотов Г.П. Святые Древней Руси. М., 1990. С. 143-144).
Три чуда, имеющие прообразующий смысл по отношению к монашеской жизни Сергия, - отказ младенца от вкушения материнского молока, если мать перед тем ела мясо; невкушение материнского молока в постные дни, по средам и пятницам; отказ от молока кормилиц. В.М.Кириллин заметил, что «Епифаний Премудрый главнейшее в содержании своего произведения – тринитарную концепцию – стремился выразить и через форму, подчиняя общей идее стилистический и композиционный планы изложения» (Кириллин В.М. Символика чисел в литературе Древней Руси (XI - XVI века). С. 259). Эпизод с возглашением ребенка из чрева матери имеет трехчастную диалогическую структуру: женщины в церкви трижды вопрошают ее, где сокрыт ребенок, и она трижды им отвечает. Такие триады вопросов и ответов присущи также и другим ключевым эпизодам Жития: беседе отрока Варфоломея со старцем, даровавшим ему «книжное разумение», беседе с постригшим Сергия священником Митрофаном, испытанию Сергием-игуменом приходящих в монахи. В.М. Кириллин отметил и значимое упоминание о трех перстах, которыми некий чудесный старец подает Варфоломею чудодейственный хлебец, и три предречения старца о будущем Сергия - великого подвижника (Там же. С. 259-265). «В епифаниевской редакции «Жития Сергия Радонежского» число 3 выступает в виде разнообразно оформленного повествовательного компонента: как биографическая подробность, художественная деталь, идейно-художественный образ, равно и как абстрактно-конструктивная модель либо для построения риторических фигур (на уровне словосочетания, фразы, предложения, периода), либо для построения эпизода или сцены. Иными словами, число 3 характеризует и содержательную сторону произведения, и его сюжетно-композиционную стилистическую структуру, так что по своему значению и функции всецело отображает стремление агиографа прославить своего героя как учителя Святой Троицы; но наряду с этим означенное число символически выражает и неизъяснимое рационально-логическими средствами знание о сложнейшей умонепостигаемой тайне мироздания в его вечной и временной реальностях, поскольку оно – число 3 – является формально-содержательным компонентом воспроизводимой в «Житии» исторической действительности, то есть земной жизни, представляющей собой как творение Бога образ и подобие жизни небесной и потому заключающей в себе знаки (тричисленность, триадность), которыми свидетельствуется бытие Божие в его троическом единстве, согласии и совершенной полноте» (Там же. С. 265-266).
Фрагменты Жития, в которых открыто выражен троичный мотив – троекратное возглашение ребенка во чреве матери и три предсказания чудесным старцем грядущей судьбы Варфоломея, - были проанализированы также В. Н. Топоровым, который отметил символический смысл этого мотива (Топоров В.Н. Святость и святые в русской духовной культуре. Т. II. Три века христианства на Руси (XII-XIV вв.). М., 1998. С. 374-376, 384-385, 408-410, 565, 592-595).
В.Н.Топоров, как и ряд других авторов, связывает особенное почитание Сергием Святой Троицы с влиянием на троицкого игумена влиятельного в православном мире с середины XIV в. богословского движения - исихазма (настойчивое выражал эту мысль еще П.А.Флоренский в статье «Троице-Сергиева Лавра и Россия» в начале ХХ в. // Флоренский Павел, свящ. Сочинения: В 4 т. М., 1996. Т. 2. С. 356-365). Однако высказывалось и мнение, что Сергий стоял в стороне от исихазма и что исихастская трактовка чудес в Житии впервые появляется у Пахомия Логофета (Грихин В.А. Проблемы стиля древнерусской агиографии XIV-XV вв. М., 1974. См. также: Клосс Б.М. Избранные труды. Т. I. Житие Сергия Радонежского. М., 1998. С. 36-37).
Перечисленные примеры – это далеко не все тройные повторы, содержащиеся в Житии Сергия Радонежского даже на надфразовом, событийном уровне текста. Причем повтором могут быть не только тождественные события или действия, как тройное возглашение ребенка из утробы матери, но и события фактически различные, но идентичные по своей функции в тексте Жития.
Тройное возглашение ребенка из материнского чрева выступает в Житии в роли парадигмы и первообраза для последующих событий жизни Сергия. Особенный смысл его отмечен многочисленными библейскими параллелями: «Пакы ему достоит чюдитися, что ради не провъзгласи единицею или дважды, но паче третицею, яко да явится ученикъ Святыя Троица, поне же убо тричисленое число паче инех прочихъ числъ болши есть зело чтомо. Везде бо троечисленое число всему добру начало и вииа взвещению, яко же се глаголю: трижды Господь Самоила пророка възва; трею камению пращею Давидъ Голиада порази; трижды повеле възливати воду Илиа на полена, рекъ: «Утроите», - утроиша; трижды тожде Илиа дуну на отрочища и въскреси его: три дни и три нощи Иона пророкъ в ките тридневова; трие отроци в Вавилоне пещь огньную угасиша; тричисленое же слышание Исаию пророку серафимовидцу: егда на небеси слышашеся ему пение аггельское, трисвятое въпиющих: «Святъ, святъ, святъ Господь Саваоф!» Трею же лет въведена бысть въ церковь Святая Святых пречистая дева Мария; тридесяти же летъ Христос крестися от Иоанна въ Иердане; три же ученикы Христос постави на Фаворе и преобразися пред ними; тридневно же Христос изъ мертвых въскресе; трикраты же Христос по въскресении рече: «Петре, любиши ли мя?» Что же извещаю по три числа, а что ради не помяну болшаго и страшнаго, еже есть тричисленое божество: треми святынями, треми собьствы, въ три лица едино божество Пресвятыа Троица, и Отца, и Сына, и Святого Духа; триупостаснаго Божества, едина сила, едина власть, едино господьство? Лепо же бяше и сему младенцу трижды провъзгоасити в утробе матерне сущу, преже рожениа, прознаменуя от сего, яко будет некогда троичный ученикъ, еже и бысть, и многы приведет в разумь и въ уведение Божие, уча словесныя овца веровати въ Святую Троицу единоущную, въ едино Божество.
<…> Яко и преже рожениа его Богъ прознаменалъ есть его: не просто бо, ни бездобь таковое знамение и удивление бывшее преднее, но предпутие есть последи будущим. Се же понудихомся рещи, елма же чюдна мужа чюдно и житие поведается» (Памятники литературы Древней Руси: XIV – начало XV века. М., 1981. С. 272, 274).
Этот фрагмент Жития имеет в тексте прообразующую и как бы метаописательную (то есть опиывающую само строение жития) функцию. Появление тройного вопросно-ответного ряда (женщины спрашивают мать Варфоломея-Сергия, не внесла ли она в церковь младенца, та отвечает отрицательно) в Житии предуказано упоминанием о трисвятом ангельском пении и о тройным вопросе Христа, обращенном к апостолу Петру.
Тройное возглашение ребенка в материнском чреве символически связывает еще не рожденного Сергия с священным прошлым (с библейскими событиями) и с собственным будущим, указывая тем самым на причастность святого провиденциальному плану, вечности. Одновременно в сравнении с эпизодами из Священной истории вырисовывается уникальность случая Сергия – он единственный представлен как исповедник Святой Троицы.
Изобилие ветхозаветных и новозаветных параллелей к тройному возглашению ребенка в материнской утробе заставляет читателя ожидать, что троичная символика проявится и в дальнейших событиях жизни Сергия.
Жизнь Сергия, естественно, разделяется на две половины: на годы, проведенные в миру, и на житие монаха.
Граница между этими двумя частями отмечена в Житии метаописательным рассуждением агиографа, предваряющим рассказ о пострижении святого: «Не зазрите же ми грубости моей, поне же и до зде писахъ и продлъжих слово о младенстве его, и о детьстве его, и прочее о всем белецком житии его: и елико бо аще в миру пребываше, но душею и желаниемь къ Богу распаляшеся» (Там же. С. 298).
Первый период жизни Варфоломея-Сергия состоит из двух неравных отрезков: времени от чуда с тройным восклицанием в чреве матери до дарования ему «книжного разума» и лет, прошедших от этого таинственного события до пострига. Весь первый отрезок этого периода выделен в Пространной редакции Жития, (сохранившей, по Б.М.Клоссу, начало епифаниевского текста) в особую главку – «Начало житию Сергиеву». Первый период ознаменован тремя событиями, имеющими провиденциальный смысл. Это, кроме тройного возглашения ребенка из утробы матери, крещение младенца священником Михаилом, который «провидевъ духомь божественым, и проразуме, съсуду избранну быти младенцу» (Там же. С 268). И это отказ младенца питаться материнским молоком в постные дни и после вкушения матерью мяса, а также отказ от молока кормилиц. Отказ младенца от молока – это и три самостоятельных чуда, и три варианта одного и того же деяния, приуроченные к разным фрагментам жизни Сергия и текста Жития: во всех трех случаях младенец не вкушает молока, когда вкушение связано с нарушением того или иного запрета.
И тройное возглашение ребенка из материнского чрева, и отказ от молока, и прозорливость священника при крещении свидетельствуют о Варфоломее-Сергии одно и то же: что он станет монахом, основателем обители Святой Троицы.
Другая триада в Житии, три главных события в жизни Сергия – крещение, дарование «книжного разумения» и пострижение. Совершителями всех трех событий выступают священники: иерей Михаил, крестивший святого, некий старец (в его образе Сергию, как можно понять, явился ангел) и игумен Митрофан, который постриг Сергия в монахи. Все три священника извещают о великом призвании Сергия. Все три события отмечают ключевые моменты в его жизни: вступление в церковь, постижение религиозной мудрости и уход из мира и принятие монашества, полное посвящение себя Богу. Принятие монашества – главные, поворотные событие и поступок Сергия. Все предшествующее – предварение пострижения Сергия в монахи. Все три эпизода особо отмечены в Житии сходными символическими мотивами. И священник Михаил, и некий старец, и игумен Митрофан свидетельствуют о великом предназначении Сергия. И Михаил, и чудесный старец говорят о святом как о служителе Святой Троицы; Митрофан же постригает Сергия в Троицкой церкви. И в эпизоде с чудесным пресвитером, и в эпизоде пострижения Сергия Митрофаном упоминается о литургическом хлебе, о просфоре. Старец «подастъ ему нечто образом акы анафору, видением акы малъ кусъ бела хлеба пшенична, еже от святыя просфиры <…>» (Там же. С. 280). После пострижения от Митрофана «пребысть же блаженный въ церкьви седмь дний, ничто же вкушая, точию просфиру, оную же от рукы игумена взят <…>» (Там же. С. 302).
Фигуры Михаила и Митрофана образуют рамку первой части Жития, посвященной мирской жизни Сергия: Михаил принимает его в мир и в церковь, Митрофан выводит из мира на монашеский подвиг. Неслучайно в Житии фонетическое сходство их имен: оба имени – трехсложные, первые слоги тождественны. Вероятно, это подлинные имена двух священнослужителей, но показательно, что в Житии эти имена сохраняются, а не опускаются, как это обычно бывает в агиографии.
Повествование о встречах и борьбе Сергия-монаха с вредоносными силами разделено на три главных эпизода, подобно другим событиям его жизни. Это приход бесов с самим дьяволом в церковь перед заутреней: нападение бесов на Сергия в хижине святого, сопровождаемое угрозами и понуждением покинуть выбранное место; появление медведя, который, «акы некый зпый длъжние» (Там же. С. 312), в течение года приходил к святому за куском хлеба. Происки бесов и приход зверей поставлены в Житии в единый синонимический ряд, причем число синонимов в нем – три: «Овогда убо демоньскаа кознодейства и страхования, иногда же зверинаа устремлениа <…>» (Там же. С. 312). Трем встречам Сергия со священниками, узнающими в нем великого святого, контрастно соответствуют три встречи с носителями зла или опасности.
Трижды Сергий совершает исцеления и воскрешение: воскрешает умершего отрока, исцеляет бесноватого вельможу и больного, жившего недалеко от Троицкой обители. Трижды проявляет Сергий в Житии прозорливость: когда мысленным зрением видит епископа Стефана Пермского, проходящего в нескольких верстах от Троицкого монастыря; когда узнает, что слуга князя Владимира Андреевича попробовал брашна, посланные князем в обитель; когда духовным взором видит все происходящее на Куликовом поле. Трижды по Божией воле привозят сладостный хлеб в монастырь, когда черноризцы испытывали недостаток в еде.
Три раза повторяется в описании жизни Сергия и мотив вкушения им хлеба: отрок Варфоломей-Сергий вкушает чудесный хлебец, который дает ему таинственный священник; Сергий работает за решето гнилых хлебов, которые составляют его дневную пищу; Сергий и другие монахи едят привезенные в монастырь сладостные хлебы.
Три чудесных видения Сергия-игумена составляют в Пространной редакции Жития отдельные главки: это видение ангела, служащего литургию в храма вместе с Сергием; это посещение Сергия Богоматерью, которая обещает заботиться об основанном им монастыре; это явление огня, осеняющего алтарь во время литургии, которую служит Сергий. Эти чудеса часто упоминаются в исследовательской литературе как указание на глубину мистической настроенности Сергия, лишь отчасти приоткрытых в Житии. Также часто эти «световые» чудеса истолковываются как свидетельство приверженности Сергия исихастскому учению о нетварном (божественном, нефизическом) свете. Исихасты считали таким свет, которым просиял Иисус Христос, согласно евангельскому сказанию, на горе Фавор; созерцание этого света открывается святым, достигшим особенного мистического состояния. «Световые» чудеса в Житии Сергия Радонежского восходят к ранневизантийским житиям (см.: Клосс Б.М. Избранные труды. Т. I. С. 36-37).
На протяжении всего Жития рассказывается о трех чудесных явлению Сергию божественных сил: это ангел в образе старца-священника, дарующий отроку Варфоломею «книжное разумение»; это ангел, служащий Сергию на литургии; и это Богоматерь с апостолами Иоанном и Петром.
В триады соединены и образы монахов в Житии. Прежде всего, это триада «Сергий – его старший брат Стефан и племянник Стефана Феодор», а также «мистическая группа» (Федотов Г.П. Святые Древней Руси. С. 148) учеников Сергия – Симон, Исаакий и Михей. В Житии также упоминается о духовном общении Сергия с митрополитом Алексием и со Стефаном Пермским - Сергий и два архиерея тоже образуют триаду. В.О. Ключевский рассматривал этих трех русских пастырей именно как духовную триаду, троицу: «В это именно время, в начале сороковых годов XIV в., совершились три знаменательные события: из московского Богоявленского монастыря вызван был на церковно-административное поприще скрывавшийся там скромный сорокалетний инок Алексий; тогда же один 20-летний искатель пустыни, будущий преподобный Сергий в дремучем лесу <…> поставил маленькую деревянную келью с такой же церковью, а в Устюге у бедного соборного причетника родился сын, будущий просветитель Пермской земли св. Стефан. Ни одного из этих имен нельзя произнести, не вспомнив двух остальных. Эта присноблаженная триада ярким созвездием блещет в нашем XIV в., делая его зарей политического и нравственного возрождения Русской земли. Тесная дружба и взаимное уважение соединяли их друг с другом. Митрополит Алексий навещал Сергия в его обители и советовался с ним, желая иметь его своим преемником. Припомним задушевный рассказ в житии преподобного Сергия о проезде св. Стефана Пермского мимо Сергиева монастыря, когда оба друга на расстоянии 10 с лишком верст обменялись братскими поклонами» (Ключевский В.О. Значение преп. Сергия Радонежского для русского народа и государства // Жизнь и житие Сергия Радонежского. С. 263).
Тройные (тернарные) структуры, имеющие символический религиозный смысл, - отнюдь не отличительная особенность именно Жития Сергия Радонежского. Они характерны, например, еще для Жития Феодосия Печерского – первого русского монашеского (преподобнического) жития. Тремя плачами – пермских людей, пермской церкви, и «инока списающа» – завершается написанное Епифанием Премудрым Житие Стефана Пермского.
Но Житие Сергия Радонежского в сравнении с другими агиобиографиями отличает «перенасыщенность» тройными повторами, имеющими символический смысл. При этом, прежде всего, в триаду выстраиваются события жизни святого, число которых было таковым на самом деле. Это, естественно, крещение, пострижение и принятие игуменства Сергием. Однако эта «реальная», заданная самой жизнью и неизбежная для жизнеописания любого преподобного триада в Житии маркирована с помощью дополнительных общих элементов, встречающихся во всех трех эпизодах. С другой стороны, носителем семантики в Житии становится и план выражения как таковой. Так, из многочисленных бесовских угроз и приходов диких зверей к Сергию выбраны лишь три случая; то же самое, по-видимому, можно сказать и о триадах Сергиевых чудес, и о выделении триад среди троицких иноков, и – тем более – о организации диалогов по принципу триады. Епифаний выступает в роли книжника, лишь фиксирующего мистическое присутствие Святой Троицы в жизни Сергия. Он подобен иконописцу, который «не сочиняет и з с е б я образа, но лишь снимает покровы с уже, и притом примирно, сущего образа: не н а к л а д ы в а е т краски на холст, а как бы расчищает посторонние налеты его, «записи» духовной реальности» (Флоренский П.А. Моленные иконы преподобного Сергия // Флоренский Павел, свящ. Сочинения: В 4 т. Т. 2. С. 383-384). И в то же время его роль активна: а его текст как бы предстает художественным произведением par excellence. Для него характерны и «интимный характер связи между референтом, означаемым и означающим», и «совпадение всех структурных уровней по рисунку структуры» – те признаки, которые, как считает У. Эко, присущи эстетическому сообщению (Эко У. Отсутствующая структура: Введение в семиологию. Пер. с итал. СПб., 1998. С. 81-84).
И фразовый, и надфразовый уровни текста в Житии содержат тройные повторы, обозначающие присутствие Святой Троицы, ее таинственное водительство в жизни Сергия. Эта же семантика прямо выражена в разъяснениях агиографа Житие Сергия Радонежского - целостный текст. Его единство – косвенное свидетельство в пользу того, что в древнерусской культуре сочинения могли осознаваться как самодостаточные произведения, сохраняющие идентичность в разных контекстах – в составе богослужения, в монастырском и домашнем чтении. Изложение распространенной в западной медиевистике концепции об отсутствии в древнерусской словесности произведений и о существовании исключительно текстов, теряющих самоидентичность в различных ритуальных и словесных контекстах, содержится в работе Н.Ингэма (Ingham N. Early East Slavic Literature as Sociocultural Fact // Medieval Russian Culture. Vol. 2. Berkeley, Los Angeles, London, 1994 P. 1-17; автор статьи полемизирует с этой концепцией).
В Житии снимается противопоставление «форма – содержание», а события и их знаки в тексте не различаются, что вообще характерно для средневекового сознания. При этом о тайне Сергия и о тайне Святой Троице говорит не агиограф, но как бы сам текст и сама жизнь.
Житие Сергия Радонежского свидетельствует, что новое в традиционалистском тексте может создаваться не благодаря оригинальности сообщения (содержания произведения), но благодаря особенностям кода (системы приемов, языка, посредством которого передается это содержание). Житие Сергия Радонежского – пример, когда заданное, привычное содержание передается с помощью кодов, взаимодействие которых в тексте непредсказуемо и оригинально. Читатель Жития знает, что ему будет сообщено о мистической связи жизни Сергия со Святой Троицей. Но он не может предугадать, как это будет сделано: на фразовом уровне, на событийном уровне (причем не известно, через какие события), с помощью разъяснений агиографа и ретроспективных аналогий. Элементы тройных повторов в Житии нередко не образуют единые блоки, но разделены значительными фрагментами текста. Читатель должен обнаружить эти ряды. Чтение Жития оказывается воссозданием жизни святого как целостности, обладающей смыслом. Текст Жития ведет читающего и к глубинному смыслу догмата о Святой Троице – смыслу многозначному и потаенному, созданному не в Житии, но уже «преднайденному» агиографом. Отказ агиографа от объяснения богословского смысла Святой Троицы может объясняться не «туманностью» представлений о значении Троицы для составителя Жития, как полагают Г.П.Федотов и В.Н.Топоров, а желанием не прикасаться к умонепостигаемому, подчеркнуть тайну Троицы.
Кимаева А.С.
«Плетение словес» в «Житии Сергия Радонежского», написанном Епифанием Премудрым
Экономическое и политическое укрепление Московского государства, объединение земель вокруг Москвы, рост национального самосознания, укрепление и подъем самодержавной власти и монархии, оформление титула великого князя – весь этот позитивный настрой светской власти совпал с устремлениями высшего духовенства сделать Русь великой православной страной, преемницей по отношению к Византии, новым центром христианской религии – Новым Иерусалимом и Третьим Римом . « Дъва Рима падоша, третий Римъ стоитъ, четвертому не бывать ».
В это время Византия, Сербия и Болгария теряют свою независимость и многие выдающиеся деятели, такие как афонский монах Пахомий Лагофет, митрополит Киприан, иконописец Феофан Грек переезжают в Москву. С собой они привозят южнославянские рукописи, книги «тырновского» извода, ставшие образцом для русской церковной литературы. «Начиная с конца XIV в. в Москве осуществляется редактирование церковных книг с целью привести их в первоначальный, наиболее соответствующий греческим оригиналам вид» . Политические, идеологические и культурные процессы, которые происходили в русском обществе в конце XIV – начале XV в. привели к довольно значимым изменениям в письменном литературном языке, которые в науке большинство исследователей, вслед за А. И. Соболевским, называют «вторым южнославянским влиянием».
Второе южнославянское влияние отвечало интересам светской и церковной власти. Для светской власти был интересен торжественный, пышный, риторический язык, который должен был отличаться от языка повседневности. Новым языком следовало описывать жизнь русских князей, их подвиги, деяния великого князя или царя. Русь усваивает новый витийственный стиль «плетение словес», или «извитие словес». Он возник в агиографии, как продолжение традиций античных риторик и развивался на славянской почве и в произведениях сербских агиографов. «По содержанию книги, переписывавшиеся в новых монастырях, были аскетического направления, связанного с духовным и идейным движением, сформировавшимся в Византии в XIII – XIV веках и известным под названием исихазма» Исихатское учение стало философской основой стиля «плетение словес». Оно основывалось на внимательном отношении к слову. «Исихазм (от греч. hesychia – покой, отрешенность) представляет собой этико-аскетическое учение о пути к единению человека с богом, о восхождении человеческого духа к божеству, «божественности глагола», необходимости пристального внимания к звучанию и семантике слова, служащего для называния сущности предмета, но часто не способного выразить «душу предмета», передать главное» В новом жанре разрушается житийный канон. Его вытесняет речевой этикет, требовавший соблюдения общепринятой формы изложения.
Стиль «плетение словес» характерен для произведений житийной, эпистолярной и переводной литературы. Вначале новый слог имел распространение в церковной литературе: «Четьи-Минеи», «О житии и преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, царя русского» (1389 г.) и т.п. Затем он распространился и на материалы общерусской летописи, публицистических произведений, исторических повестей, оригинальных и переводных. «Что же касается содержания, который обслуживал стиль «плетение словес», то здесь всякие сомнения отпадают, потому что он выражал русский менталитет»,- считают Войлова К. А. и Леденёва В. В. .
Великим мастером нового стиля выражения и автором термина «плетение словес» был Епифаний Премудрый – автор «Жития Стефана Пермского» и «Жития Сергия Радонежского». Епифаний так охарактеризовал свою манеру выражения: « Аще бо и многажды въсхотел бых изъоставити беседу, но обаче любы его влечеть мя на похваление и на плетение словес ».
В древнерусской литературе XIV-XV веков проявляется большой интерес к душевным переживаниям человека, к внутреннему миру его чувств. Литературные памятники, написанные Епифанием Премудрым, играли большую роль в развитие литературного языка, поэтому они столь часто подвергаются пристальному исследованию с лингвистической точки зрения.
«Житие Сергия Радонежского» является наиболее известным памятником русской агиографии. Его полное название - «Житие преподобного и богоносного отца нашего Сергия-чудотворца и похвальное ему слово, написанные учеником его Епифанием Премудрым в XV веке. Сообщил архимандрит Леонид». Это произведение исследуют и текстологи, и литературоведы, и историки. На данный момент к данному тексту повышенный интерес, так как в прошлом году праздновалось семисотлетие со дня рождения великого русского святого преподобного Сергия Радонежского.
В «ЖСР» доминирующую позицию занимает повествовательное начало. Анализируя язык «ЖСР», мы нашли в нем много ярких особенностей стиля «плетение словес».
В.В. Колесов отмечал индивидуальный стилистический прием в Житии Сергия Радонежского - «увеличение объема синтагм» до «триады». То есть в «ЖСР» ярко выражены тройные повторы. Они встречаются в описании всей жизни святого. Открыто выражен троичный мотив в троекратном крике ребенка во чреве матери. Этим автор показывает, что Сергий с детства был избран Богом.
Мы видим, что Сергий посвящается на служение трижды. Во-первых – явление Сергию чудного старца, который вдохнул в него «умение грамоте». Во-вторых – пострижение, и, в-третьих – игуменство. Все эти пути преподобный проходит на протяжении всей своей жизни. Последовательность путей не нарушается, так как это путь становления личности святого.
Также троичен этап явления небесных сил святому, которые предрекли его судьбу и смерть: в начале это ангел, потом – Богородица, и в конце – огонь в молитве Сергия.
Не зря Епифаний Премудрый вводит в свое произведение трех братьев. Старший, Стефан, был мирского склада, с трезвым рассудком. Младший – кроткий мирянин, несущий тяготы земные, Петр. А средний, Варфоломей-Сергий, кроток как младший, и монах, как старший. Для сказки всегда выбирается младший брат, для исторической, восхваляющей доблести повести – старший. Героем жития же становится средний брат. Таким образом, мы видим, что героем становится «средний человек», который не уклоняется от нормы. Без сомнения можно говорить, что тройные повторы в тексте нужно связывать с выражением догмата о Святой Троице.
Три чуда, которые имеют первостепенный смысл к монашеской жизни Сергия, - младенец отказывается вкушать молоко матери, если она до этого ела мясо; отказ младенца от вкушения молока в постные дни, по средам и пятницам; отказ от молока кормилиц. Число три характеризует смысловую и сюжетно-композиционную структуру жития. Епифаний Премудрый стремится прославить своего героя как учителя Троицы.
Еще одной особенностью стиля «плетения словес» является цитация церковной литературы. В анализируемом памятнике цитация присутствует в большом количестве. « Никто же да не похвалится въ человецЪх; никто же чистъ пред богом, аще и единъ день живота его будет; никто же есть без грЪха, токмо единъ богъ без грехъ » - цитирует Сергий Святое Писание. Тем самым он объясняет своей матери, что нет людей без грехов, что все рождаются грешными.
Епифаний Премудрый прибегает к цитации церковной литературы в том случае, когда герою нужно что-то разъяснить, подвергнуть сравнению. « Дом же и яже суть въ дому потребныа вещи н въ что же въмЪнивъ си, поминаше же въ сердци Писание, глаголющее, яко «многа въздыханиа и уныниа мира сего плъно есть »». Сергий понимает, что не сможет жить обыкновенной мирской жизнью, что ему уготован другой путь. Путь к Богу. « Не бойся, малое мое стадо! О нем же изволилъ есть отець мой дати вамъ царство небесное », - процитировал Сергий Евангелие. После этих слов монахи, которые пришли в монастырь к Сергию Радонежскому, воспряли духом.
В тексте «ЖСР» можно найти много лирических отступлений автора. Это тоже было свойственно стилю «извитие словес». « И что подобаетъ инаа проча глаголати и длъготою слова послушателем слухи лЪнивы творити? Сытость бо и длЪгота слова ратникъ есть слуху, яко же и преумноженная пища телесем » - восклицает Епифаний Премудрый.
Автору свойственно уходить от темы повествования. Он начинает рассказывать о других святых, сравнивая их с Сергием. А потом сам задается вопросом, для чего он это поместил в текст. « Увы, увы, тогда граду Ростову, паче же и князем ихь, яко отъяся от них власть, и княжение, и имЪние, и честь, и слава, и вся прочая потягну к МосквЪ », - говорит автор. В этом лирическом отступлении видно, как Епифаний Премудрый сожалеет о городе Ростове.
В «ЖСР» много сложных предложений и осложненных конструкций. Это тоже подтверждает то, что памятник написан в стиле «плетения словес». « Се бо братиа твоя Стефанъ и Петръ оженистася и пекутся, како угодити женама; ты же не оженивыйся печешися, како угодити богови – паче же благую чясть избрал есть, и яже не отимется от тебе ». Это сложное предложение с бессоюзной и подчинительной связью.
« И пришед въ град вселился в монастырь счятого Богоявлениа, и обрЪте себЪ келию, и живяше в ней, зЪло подвизаяся на добродЪтель: бяше бо и тот любяше жити трудолюбно, живый в келии своей житие жестоко, постом и молитвою, и от всего въздръжаяся, и пива не пиаше, и ризы не щапливы ношааше ». Это тоже сложное предложение. Автор вводит их в свое произведение для большей красоты речи, торжественности. Сложные предложения несут в себе большую эмоциональную нагрузку, нежели простые.
В «ЖСР» существуют повторы, которые организуют сложное синтаксическое пространство с рядами однородных и второстепенных членов предложения. « Да не забвено будет житие святого тихое и кроткое и не злобивое, да не забвено будет житие его честное и непорочное и безмятежное, да не забвено будет житие его добродетелное и чюдное и преизящное, да не забвены будут многыя его добродетели и великаа исправлениа, да не забвены будуть благыа обычаа и добронравныя образы, да не будут бес памяти сладкаа его словеса и любезныа глаголы, да не останет бес памяти таковое удивление, иже на немъ удиви богь ...».
Еще одним средством стиля «плетения словес» является использование многочисленных сравнений. В «ЖСР» мы нашли их в большом количестве.
« Отрок же сътвори поклонение старцу и акы земля плодовитая и доброплоднаа, сЪмена приемши въ сердци си, стояше, радуяся душею и сердцемь, яко сподобися такова свята старца обрЪсти », - пишет агиограф. Благодаря сравнению, мы видим, как радуется душа Сергия тому, что чудный старец даровал ему учение грамоте.
« И единою просто рещи и вся узы мирьскаго житиа растрЪзав, - акы иЪкы орелъ, легкыма крилома опрятався, акы къ воздуху на высоту възлетЪвъ, - тако и сЪй преподобный оставль миръ и яже суть мирЪ, отбЪже всЪх прочих житейскых вещей, оставль род свой и вся ближникы и ужикы, дом же и отечество, по древнему патриарху Аврааму ». Использованное здесь сравнение зримо рисует, как себя ощущал герой во время пострига, как ему не важна была мирская, суетная жизнь.
В «Житие Сергия Радонежского» присутствуют различные синонимические ряды. Эта характеристика является показателем стиля «плетения словес». « К сим же и всЪм и бЪсовьскыя рати, видимыя и невидимыя брани, борбы, сплетениа, дЪмоньскаа страхованиа, диавольскаа мечтаниа, пустынная страшилища, неначаемых бЪд ожидание, звЪриная натечениа и тЪх сверЪпаа устремлениа ». Так Епифаний Премудрый повествует нам о тех напастях, которые ожидали преподобного Сергия в монашеской стезе.
« Жестоко же постное житие живяше; бяху же добродЪтели его сице: алкание, жадание, бдЪние, сухоядение, на земли легание, чистота телесная и душевнаа, устнама млъчание, плотскаго хотЪниа, извЪстное умръвщвение, труди телеснии, смирние нелицемЪрное, молитва непрестающиа, разсуждение доброразсудное, любовь совръшенаа, худость ризъная, память смертнаа, кротость с тихостию, страх божий непрестанный », - рассказывает агиограф о добродетелях Сергия. Благодаря синонимам мы можем посмотреть с разных сторон на святого, можем понять, что для него являлось жизненными установками.
Еще одной особенностью стиля «плетения словес» является употребление сложных слов, уже существовавших в языке или создание неологизмов, напоминающих греческие сложные слова. В «ЖСР» мы выявили группу двух-трехкорневых слов, которые здесь являются стилистическим средством выражения пафоса, торжественности, великолепия русского мира (богобоязненным монахам; жизнь добродетельную вел; основать монастырь общежительный ; хорошо устроил благоразумный отец; настолько страннолюбие увеличивалось; во имя святой и живоначальной троицы и др. ).
Ярко представлены в тексте «ЖСР» метафоры. Это тоже говорит, что памятник относится к стилю «плетения словес». Приведем пример одной из них. Свое обучение грамоте Сергий получил не от земных учителей, а непосредственно от Бога. Чудный старец, встретившийся Сергию, дал ему съесть «мал кус» пшеничного хлеба. С этим хлебным кусочком вошло в отрока знание: «… и бысть сладость в усте его, акы мед сладяй, и рече: не се ли есть реченное: коль сладка грътани моему словеса твоя ».
Благодаря «плетению словес» язык становится таким же оригинальным и изысканным, как книжные орнаменты. В нем интересным образом сочетаются созвучные слова и синонимы, сравнения и эпитеты.
Итак, время конца XIV - начала XV в. явилось важной страницей в истории русского литературного языка. Развитие книжных традиций в языке, архаизация книжно-славянского типа литературного языка, строгое разделение единиц литературно-письменного языка великорусской народности приводит к тому, что книжно-славянский язык отдаляется от живой русской речи.
Литература:
Войлова, К. А. Старослоавянский язык: Пособие для вузов. М.: Дрофа. - 2003. – 369 с.
Горшков А. И. Старославянский язык / А.И.Горшков. - М, 1974. – 324 с.
Камчатнов, А. М.История русского литературного языка: XI – первая половина XIX века: Учеб. пособие для студ. филол. фак. высш. пед. учеб. заведений / Александр Михайлович Камчатнов. – М.: Издательский центр «Академия», 2005. – 688с., илл.
Ковалевская, Е. Г. История русского литературного языка: Учеб. для студентов пед. университетов и институтов по спец. «Рус. яз. и лит.» - 2-е изд., перераб. – М.: Просвещение, 1992. – 303 с.: илл.
Колесов, В. В. Древнерусский литературный язык. - Л.: Издательство Ленингр. ун-та, 1989. – 296 с.
© Е.И. Безматерных, 2009
УДК 8П.Ш.Г0 (045) ББК 81. 411.2-0
ЛЕКСИЧЕСКИЕ РАЗНОЧТЕНИЯ В РАЗНОВРЕМЕННЫХ СПИСКАХ «ЖИТИЯ СЕРГИЯ РАДОНЕЖСКОГО»
КАК СПОСОБ ПРЕОДОЛЕНИЯ ЯЗЫКОВОГО КАНОНА
Е.И. Безматерных
Выявлены и проанализированы лексические разночтения в разновременных списках «Жития Сергия Радонежского» как способ преодоления языкового канона. Определены общеязыковые тенденции и рассмотрены основные критерии при определении современного представления о лексической синонимии.
Ключевые слова: лексические разночтения, синкрета, формула-синтагма, лексический синоним, контекст.
В известном символическом изображении жанровой системы древнерусской литературы Н.И. Толстого в виде пирамиды житийная литература занимает «самое высокое, доминирующее положение как наиболее сакральная и авторитетная по отношению к остальным рубрикам и текстам. Состав текстов этой рубрики в течение столетий оставался стабильным и неизменным, а язык функционировал в наименьшей степени» , поэтому какие-либо авторские нововведения в текст запрещались. Однако сопоставление разных списков одного памятника агиографической литературы может выявить незначительные разночтения, которые в плане содержания практически не имеют существенного значения, но представляют немалый интерес для лингвиста, так как могут быть объяснены собственно языковыми причинами, а потому соотнесены с основными языковыми тенденциями, которые нельзя не учитывать при формировании современного русского литературного языка и реконструкции его истории.
В качестве объекта исследования представлены три списка «Жития Сергия Радонеж-
ского» (далее - ЖСР): ЖСР, написанное Епи-фанием Премудрым; 1-я и 3-я редакции ЖСР, составленные Пахомием Логофетом и сохранившиеся в рукописях ХУ-ХУ1 веков. Таким образом, во-первых, перед нами оригинальное, а не переводное произведение древнерусской литературы, и, во-вторых, период развития русского литературного языка не древнерусский, а среднерусский, то есть переходный этап от средневекового синкретизма к семантической автономности слова.
Сопоставление списков ЖСР выявило в параллельных контекстах случаи лексических замен, которые в семантическом плане не изменяют текст полностью, но насыщают его образно, подчеркивают уже выраженную мысль, уточняют или детализируют то или иное понятие.
Наиболее ярко этот процесс наблюдается на уровне формул: ведь традиционная формула-синтагма являлась основной единицей средневекового текста: страхом и трепетом - страхом и недоумЬниемъ 1, смотрение Божие - строение Божие, вои бЬсов-скыя - плъки бЬсовскыя, постригостася въ мнишескыи чинъ - сподобишяся иноческа-го образа - сподобятся иноческаго жи-тииа, отъидоста къ Богу - прЬдати душя Господеви - отидоста къ Господу, прЬда-ти гробу - прЬдати земли, и др.
Так, формулы постригостася въ мни-шескыи чинъ, сподобишяся иноческаго образа и сподобятся иноческаго житиа подвергаются взаимозамене благодаря общему лексическому значению ‘посвящение в монашество, монашеский сан’ .
Еп.: «.. донде же постригостася въ мни-шескый чинъ, отъидоша кыйждо ею въ своа времена въ монастыря своа. И мало поживши лЬт в черньчествЬ, преставитася от житиа сего, отъидоста къ Богу... Блаженный же уноша проводивъ до гроба родителя своа. прЬдавъ гробу» (с. 305-306, л. 302). 1-я ред.: «...родителие его сподобишяся ино-ческаго образа и поидошя кажды в монастырь, и мало лЬтъ пожившее в великом въздръжании, и тако прЬдашя душя своя Господеви. Честныи же тъи юношя, проводивъ их с плачем... Погребе честно» (с. 348, л. 215). 3-я ред.: «Не по мнозЬ же времени родителие его иноческаго житиа сподобятся и добрам покаяниемъ и исповЬданиемъ единъ по единому отидоста къ Господу. Отрок же сподобив ихъ псалмопЬниемъ и честью надгробною украсив, земли пре-дасть» (с. 382, л. 78).
Речь идет о родителях Варфоломея, принявших монашество и до конца своей жизни находившихся в монастыре, где они пребывали в великом воздержании. Заметим, что в ЖСР Епифания и в 1-й редакции Пахомия образ жизни родителей будущего святого описывается разными формулами: поживши в черньчествЬ - пожившее в великом въздръжании. Формула поживши в чернь-чествЬ имеет более широкий объем лексического значения ‘вести монашеский образ жизни’ , что уже включает в себя великое въздръжание от всех земных благ и утех, смирение и аскетизм, выражающийся в стремлении уйти от мира и преодолеть его; в стремлении к нестяжанию и добровольной бедности. Поэтому монашество (формулы мнишес-кый чинъ, иноческый образъ и иноческое житие) здесь является «принятием ангельского образа» , то есть уходом из мира и служением ему молитвою и подвигом. Высшие добродетели для монашества «суть достигаемое чрез отсечение от своей воли смирение и хранение чистоты сердца. Обеты безбрачия и нестяжания являются только сред-
ством для этой цели, хотя и не для всех обязательными, как обязательна сама цель» . Важно и то, что семантика формул сподобишяся иноческаго образа и сподобятся иноческаго житиа включает в себя значение первой формулы (постригостася въ мнишескыи чинъ): основным действием при посвящении в монашество и его степени является церковный обряд Пострижения. Таким образом, то, что в первой формуле предстает формально-описательно, в двух последующих входит в объем лексического значения. Формулы сподобишяся иноческаго образа и сподобятся иноческаго житиа актуализируют внутреннее желание того, кто постригается (в данном случае, родителей Сергия, для которых отречение от благ обращается во внутреннее самоотречение ради Христа, которого надо возлюбить больше всего в мире и больше своей собственной жизни), в то время как формула постригостася въ мнишес-кыи чинъ ассоциируется непосредственно с самим обрядом пострижения и актуализирует скорее социальный признак (семантический компонент ‘принять монашеский чин’). Возможно, эти различительные семантические компоненты и оказались приоритетными при выборе формул. Итак, употребленные в параллельном контексте формулы при общем значении (‘отречение от мирских удовольствий’ для первой пары и ‘посвящение в монашество’ для второй) имеют определенные семантические различия. С одной стороны, это такие дополнительные семантические компоненты в значении формулы поживши в чернь-чествЬ, как ‘бескорыстие’, ‘целомудрие’, ‘смирение’, ‘нестяжание’, с другой - в формулах сподобишяся иноческаго образа и сподобятся иноческаго житиа репрезентация внутреннего состояния человека, принявшего монашество (иноческыи образъ/жи-тие - это жизнь человека подобно жизни святого со всеми вытекающими отсюда компонентами: ‘смирение’, ‘намоленность’, ‘воздержание’, ‘аскетизм’, ‘помощь ближнему’, ‘евангельское совершенство’ и т. п.), или внешней характеристики обряда пострижения в монахи (формула постригостася въ мни-шескыи чинъ). Важно, что различительные семантические компоненты, оказывающиеся актуальными при рассмотрении причин заме-
ны формул, не влияют на смысл контекста в целом. Более того, именно благодаря контексту происходит их нивелирование. Таким образом, между формулами, имеющими общее значение, начинают формироваться синонимические отношения.
Синонимичны и формулы отъидоста къ Богу - прЬдати душя Господеви - отидо-ста къ Господу с общим значением ‘умереть’ (речь идет о смерти родителей Сергия). Формулы отражают средневековое представление человека о жизни земной и жизни души после смерти тела. Формулы буквально означают переход души после смерти тела в руки Господа и актуализируют тему Божьего суда.
Формулы прЬдати гробу и прЬдати земли, взаимозаменяющиеся в тексте Епифа-ния и в 3-й редакции Логофета, имеют общий семантический признак ‘похоронить’, реализующийся в 1-й редакции Пахомия в употреблении отдельно слова погребе. Как известно, православный человек погребается в гробу. Такая конкретизация и стала причиной замены формул в контекстах.
Таким образом, сознавая святость, сак-ральность житийного текста, еще следуя традиции, книжник все же стремится при сохранении общего значения, семантической базы, внести формальные изменения, найти более точный или емкий эквивалент и тем самым хотя бы внешне преодолеть узкие границы текста. Синонимическая замена формул в параллельных контекстах становится важным этапом на пути эмансипации слова из формулы-синтагмы; подобное изменение традиционного языкового канона через взаимозаменяемость формул намечает пути к автономности имени и становлению слова как самостоятельной лексической единицы.
Не менее интересны в этом смысле взаимозамены в указанных списках ЖСР на уровне отдельного слова. Их анализ важен потому, что в центре внимания исследователя оказывается имя. Тем не менее, нужно иметь в виду, что лексическое значение имени, с одной стороны, вроде бы осмысляется как закрепленное за словом, с другой - представляет собой пучок семантических признаков, наличие которого, несомненно, является доказательством существования древнего имени-синкреты.
В приведенном выше примере замене подвергаются слова юноша - отрокъ. Общим оказывается семантический признак ‘подросток, юноша’ . Речь идет о Сергии, только-только проводившем своих родителей в последний путь. По мнению В.В. Колесова, «отрокъ - собственно социальный термин. Это “дитя”, может быть, и “неродное дитя” (в отличие от “чадо”»), но, во всяком случае, оно обозначает такого члена рода, которому пока отказано в праве говорить в присутствии взрослых мужчин; корень у слова “отрокъ ” тот же, что и в словах “рЬчь, речи” ‘говорить’. Впоследствии значения этого слова разошлись: оно стало обозначать и подростка, и дружинника (младшего в дружине), и слугу, и работника в доме. Социальная функция термина в данном случае для слова была определяющей, а возрастные различия наложились на него позднее, поскольку и сама возрастная градация человеческой юности дробилась, требовала все более конкретных обозначений» . Таким образом, значение слова отрокъ эксплицирует такие дополнительные семантические компоненты, как ‘дитя’ (как ‘родное’, так и ‘неродное’), ‘княжеский отрок’, ‘слуга’. Однако смысл контекста позволяет говорить, что подобные «созна-чения» прежде синкретичного имени отрокъ оказываются несущественными, а потому нейтрализуются.
Юноша, судя по наличию ю-, - заимствование из церковнославянского. В древнерусском существовал его эквивалент в виде определения «уныи», то есть всякий новый в племени или в роде, молодой человек (юн - «свежий, молодой»). Возрастные пределы юного не были устойчивыми, они постоянно изменялись по длительности . Более того, возрастные ступени, незаметно переходя в социально значимые, отражают развитие не только физической силы, но прежде всего духовной твердости мужа. Таким образом, слово юноша, имеющее такие семантические компоненты, как ‘молодой’, ‘юный’ (актуализация возраста), в древнерусских и среднерусских памятниках письменности чаще всего употреблялось для обозначения любого молодого человека, подростка без указания на родственные связи по отношению к отцу и матери. В отличие от него имя отрокъ могло
применяться и для обозначения человека, в том числе и молодого, по отношению к его родителям. Не случайно именно оно в конечном итоге заменяет в 3-й редакции Пахомия Логофета слово юноша: обратим внимание, что в контексте речь идет о Сергии и его родителях, которых он с честью проводил в последний путь.
Итак, слова юноша - отрокъ соотносятся с одним и тем же субъектом действительности (являются обозначением Сергия), имеют общее лексическое значение (‘подросток, юноша’) и взаимозаменяются в параллельном контексте, а значит, также устанавливают между собой синонимические отношения.
В качестве примеров взаимозамен слов в разновременных списках ЖСР можно привести следующие: преподобныи - святыи, святыи - блаженныи, брашно - по-трЬбноЕ, сирота - нищии, игуменъ - свя-тыи, братия - ученици, монастырь - обитель, братья - мниси трапеза - пища, утроба - чрево и др.
Сам факт подбора и замены книжником слов и традиционно устойчивых и некогда неизменных формул в параллельных местах разновременных списков ЖСР со схожим лексическим значением становится ярким доказательством того, что из исходного синкретического содержания древнего слова начинает выделяться одно из значений, которое и становится у слова основным. Благодаря установлению между словами синонимических отношений происходит постепенное развитие текста от синкреты к «отдельно-значному слову» .
Ярким свидетельством этого оказываются примеры со взаимозаменой формулы и отдельного слова: добродЬтелное житие -добродетель, заутреня - правило утръ-нее - обычное правило, иерЬйскыи санъ -священничьство - священьство, литургия - божествная служба, грамота - Бо-жествъноЬ писание и др.
Еп.: «Наутриа же съвръши его иерЬйс-кым саном и пакы повелЬ ему сътворити святую литургию» (с. 325, л. 328 об.). 1-я ред.: «На заутриа же и священничьства даром по-чтенъ бывает. Въ трети же день велит ему епископъ своима рукама съвръшити боже-
ствную службу» (с. 351, л. 219 об.). 3-я ред.: «.едва с нужею повинувся святыи, и сего ру-коположеньем священьству сподобися» (с. 385, л. 80 об.).
ИерЬйскый сан - то же, что и священьство, то есть сан священника, а литургия и есть божественная служба . Сворачивание формулы, как известно, неизбежно влечет за собой и семантическое стяжение: лексическое значение отдельного слова содержит те семантические компоненты, которые в формуле представлены эксплицировано каждым ее элементом. Соответственно, и формула, и слово имеют тождественное значение. Таким образом, между формулами и заменяющими их словами устанавливается абсолютная синонимия.
Итак, лексические разночтения различных списках ЖСР, с одной стороны, оказались важным явлением, знаменующим собой переходный этап от средневекового синкретического постижения символа к диффузному восприятию, основанному на представлении и образе, а не на непосредственном ощущении вещи, данной в восприятии (разрушение формулы и преодоление прежнего синкретизма). С другой стороны, анализ лексических взаимозамен свидетельствует, во-первых, о главной общеязыковой тенденции времени - о вычленении слова из формулы-синтагмы и становлении его в качестве автономной лексической единицы, а во-вторых, о формировании современного представления о лексической синонимии как отношении двух «слов, несовпадающими семантическими признаками которых являются только такие признаки, которые могут устойчиво нейтрализоваться в определенных позициях» .
Это положение оказывается особенно важным, так как, по замечанию Н.С. Ковалева, житийный текст «принадлежит к наиболее “замкнутым” и жестко регламентируемым церковью жанровым формам литературы. Требования нормативности заложены в “памяти жанра”, в усвоенных автором традициях» . Появление в житийном жанре синонимов, сохраняющих общую семантику контекста, но внешне преодолевающих узкие границы канонизированного текста, свидетельствует об общеязыковом характере изменений, отражающих последовательное развитие и ста-
новление слова в качестве самостоятельной лексической единицы.
ПРИМЕЧАНИЕ
1 Здесь и в других примерах литера «ять» графически заменена буквой Ь.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Булгаков, С. Мистика и этика православия /
С. Булгаков // Жизнь и житие Сергия Радонежского / сост., послесл. и коммент. В. В. Колесова. - М. : Советская Россия, 1991. - С. 287-300.
2. Ковалев, Н. С. Древнерусский литературный текст: проблемы исследования смысловой структуры и эволюции в аспекте категории оценки / Н. С. Ковалев. - Волгоград: Изд-во ВолГУ, 1997. - 260 с.
3. Колесов, В. В. Мир человека в слове Древней Руси / В. В. Колесов. - Л. : Изд-во Ленингр. унта, 1986. - 312 с.
4. Колесов, В. В. Словообразование как динамический принцип реорганизации текста / В. В. Колесов // Словообразование. Стилистика. Текст. Номинативные средства в текстах разных функциональных стилей: сб. ст. - Казань: Изд-во КГУ 1990. - С. 69-83.
5. Срезневский, И. И. Словарь древнерусского языка: в 3 т. / И. И. Срезневский. - Репр. изд. -М. : Наука, 1989.
6. Толстой, Н. И. История и структура славянских языков / Н. И. Толстой. - М. : Наука, 1988. -239 с.
7. Шмелев, Д. Н. Очерки по семасиологии русского языка / Д. Н. Шмелев - М. : Просвещение, 1964. - 244 с.
ИСТОЧНИКИ
1. Еп. - Житие Сергия Радонежского, составленное в 1418 г. Епифанием Премудрым // Клосс Б. М. Избранные труды: в 2 т. Т. 1. Житие Сергия Радонежского / Б. М. Клосс. - М. : Языки русской культуры, 1998. - С. 285-341.
2. 1-я ред. - Первая Пахомиевская редакция Жития Сергия Радонежского // Клосс Б. М. Избранные труды: в 2 т. Т. 1. Житие Сергия Радонежского / Б. М. Клосс. - М. : Языки русской культуры, 1998. -С. 343-375.
3. 3-я ред. - Третья Пахомиевская редакция Жития Сергия Радонежского // Клосс Б. М. Избранные труды: в 2 т. Т. 1. Житие Сергия Радонежского / Б. М. Клосс. - М. : Языки русской культуры, 1998. -С. 377-439.
DIFFERENCES OF LEXICAL INTERPRETATIONS IN LISTS REFERRING TO VARIOUS TIME PERIODS «ZHITIJE SERGIJA RADONEZHSKOGO» AS A WAY OF OVERCOMING THE LANGUAGE CANON
E.I. Bezmaternykh
Lexical interpretations in lists referring to various time periods of «Zhitije Sergija Radonezhskogo» as a way of overcoming the language canon are revealed and analyzed. Linguistic tendencies are determined and basic criteria that characterize modern conceptualization of lexical synonymy are established.
Key words: lexical interpretations, syncreta, formula-syntagma, lexical synonym, context.
Сергий Радонежский относится к святым вождям земли Русской, по словам историка В.О. Ключевского, имя его "блестит ярким созвездием в XIV веке, делая его зарей политического и нравственного возрождения русской земли. Сергий своею жизнью, самой возможностью такой жизни, дал почувствовать заскорбевшему народу, что в нем не все еще добро погасло и замерло... Он открыл им глаза на самих себя". "Примером своей жизни, высотой своего духа Преподобный Сергий поднял упавший дух родного народа, пробудил в нем доверие к себе, к своим силам, вдохнул веру в свое будущее".
В.О. Ключевский говорит о преклонении перед личностью Сергия в течение пяти веков 1 и характеризует помыслы и чувства паломников, возвращающихся из Сергиевой Лавры во все концы Русской земли. "Еще при жизни Преподобного многое множество приходило к нему из различных стран и городов, в числе приходящих были и иноки, и князья, и вельможи, и простые люди, “на селе живущие”". К нему приходили со своими думами, чувствами, в трудные переломы народной жизни государственные деятели и простые люди в печальные или радостные минуты своей жизни. "И этот приток не изменялся в течение веков, несмотря на неоднократные и глубокие перемены в строе и настроении русского общества: старые понятия иссякали, новые пробивались или наплывали, а чувства и верования, которые влекли сюда людей со всех концов русской земли бьют до сих пор тем же свежим ключом, как били в XIV веке". Эти чувства представляют собой выражение нравственной жизни народа. С образом Сергия они срастаются; они — его питательная почва; в них его корни; оторвите его от них — оно завянет, как скошенная трава. "Творя память Преподобного Сергия, мы проверяем самих себя, пересматриваем свой нравственный запас, завещанный нам великим строителем нашего нравственного порядка". Нравственное влияние его велико, в душу народа запали светлые и сильные впечатления, произведенные Сергием. Великий русский подвижник восхищал и удивлял иностранцев. Царьградский епископ, приехав в Москву, восклицал: "Како может в сих странах таков светильник явиться?"
Русские люди XIV века признали такое проявление духовного влияния Сергия чудесным творческим актом. Оно "пережило его земное бытие и перелилось в его имя, которое из исторического воспоминания сделалось вечно деятельным, нравственным двигателем и вошло в состав духовного богатства народа" 2 .
"Политическая крепость" прочна только тогда, когда держится на силе нравственной — это самый драгоценный вклад преподобного Сергия в живую душу народа, его нравственное самосознание. Это современно и в наши дни.
Нравственный подвиг и нравственные уроки Сергия Радонежского
"Житие Сергия Радонежского" было написано на рубеже XIV-XV веков талантливым писателем Епифанием Премудрым.
Епифаний стремился показать величие и красоту нравственного идеала человека, служащего прежде всего общему делу — делу укрепления Русского государства. Он родился в Ростове в первой половине XIV века, в 1379 году стал монахом одного из ростовских монастырей. Много путешествовал, побывал в Ерусалиме и на Афоне. Прекрасно знал греческий и другие языки. За свою начитанность и литературное умение Епифаний был прозван "Премудрым". Он отлично знал произведения современной ему и древней литературы, в составленные им жития обильно включены самые разнообразные сведения: географические названия, имена богословов, исторических лиц, ученых, писателей.
"Житие Сергия Радонежского" носит повествовательный характер, оно насыщено богатым фактическим материалом. Целый ряд эпизодов отличает своеобразный лирический оттенок (например, рассказ о детстве Сергия). В этом произведении Епифаний выступает мастером сюжетного повествования.
В "Житии" предстает идеальный герой древней литературы, "светоч", "божий сосуд", подвижник, человек, выражающий национальное самосознание русского народа. Произведение построено в соответствии со спецификой жанра жития. С одной стороны, Сергий Радонежский — это историческое лицо, создатель Троице-Сергиева монастыря, наделенный достоверными, реальными чертами, а с другой стороны, — это художественный образ, созданный традиционными художественными средствами житийного жанра.
Житие открывается авторским вступлением: Епифаний благодарит Бога, который даровал святого старца преподобного Сергия русской земле. Автор сожалеет, что никто не написал еще о старце "пречудном и предобром", и с Божьей помощью обращается к написанию "Жития". Называя жизнь Сергия "тихим, дивным и добродетельным" житием, сам он воодушевляется и одержим желанием писать, ссылаясь на слова Василия Великого: "Будь последователем праведных и их житие и деяния запечатлей в сердце своем" 3 .
Центральная часть "Жития" повествует о деяниях Сергия и о божественном предназначении ребенка, о чуде, произошедшем до рождения его: когда его мать пришла в церковь, он трижды прокричал в ее утробе. Мать же носила его "как сокровище, как драгоценный камень, как чудный бисер, как сосуд избранный".
Силой божественного промысла Сергию суждено стать служителем Святой Троицы. От божественного откровения он овладел грамотой, после смерти родителей отправился в места пустынные и вместе с братом Стефаном "начал лес валить, на плечах бревна носить, келью построили и заложили церковь небольшую". Уделом отшельника стал "труд пустынный", "жилье скорбное, суровое", полное лишений: ни яств, ни питья, ни прочих припасов. "Не было вокруг пустыни той ни сел, ни дворов, ни людей, ни проезжих дорог, не было там ни прохожего, ни посещающего, но со всех сторон все лес да пустыня" 4 .
Увидев это, огорчился Стефан и оставил пустыню и брата своего "пустыннолюбца и пустыннослужителя". В 23 года Варфоломей (так называли его в миру), приняв иноческий образ, был наречен в память о святых мучениках Сергии и Вакхе — Сергием.
Далее автор повествует о его делах и подвижническом труде и задает вопрос: кто может рассказать о трудах его, о подвигах его, что претерпел он один в пустыне? Невозможно рассказать, какого труда духовного, каких забот стоило ему начало всего, когда жил он столько лет в лесу пустынником, несмотря на козни демонов, угрозы зверей, "ибо много тогда было зверей в пустынном лесу том".
Он учил пришедших к нему монахов, желающих жить рядом с ним: "если служить Богу пришли, приготовьтесь терпеть скорби, беды, печали, всякую нужду и недостатки и бескорыстие и бдение" 5 .
Епифаний пишет, что многие трудности претерпел преподобный, великие подвиги постнического жития творил; добродетелями его были: бдение, сухоядение, на земле возлежание, чистота душевная и телесная, труд, бедность одежды. Даже став игуменом, он не изменил своим правилам: "если кто хочет быть старейшим, да будет всех меньше и всем слуга!"
Он мог пребывать по три-четыре дня без пищи и есть гнилой хлеб. Чтобы заработать еду, брал в руки топор и плотничал, тесал доски с утра до вечера, изготовлял столбы.
Непритязателен был Сергий и в одежде. Одежды новой никогда не надевал, "то, что из волос и шерсти овечьей спрядено и соткано, носил". И кто не видел и не знал его, тот не подумал бы, что это игумен Сергий, а принял бы его за одного из чернецов, нищего и убогого, за работника, всякую работу делающего. Так воспринял его и пришедший в монастырь поселянин, не поверив, что перед ним сам игумен, настолько он был прост и невзрачен на вид. В сознании простолюдина преподобный Сергий был пророком, а на нем ни одежды красивой, ни отроков, ни слуг поспешных вокруг, ни рабов, служащих ему и честь воздающих. Все рваное, все нищее, все сирое. "Я думаю, что это не тот", — воскликнул крестьянин. Сергий же проявил чистоту душевную, любовь к ближнему: "О ком печалишься и кого ищешь, сейчас Бог даст тебе того".
Великий князь Дмитрий Донской кланяется Сергию до земли, принимая благословение преподобного на битву с Мамаевой ордой. Сергий произносит: "Подобает тебе, господин, заботиться о врученном от Бога христоименитом стаде. Иди против безбожных, и, так как Бог помогать тебе будет, победишь и в здравии в свое отечество с великими похвалами возвратишься".
И когда заколебался князь Дмитрий перед боем, увидев великое войско Мамаево, от святого пришел скороход с посланием: "“Без всякого сомнения, господин, с дерзновением иди против свирепства их, не ужасайся, всяко тебе поможет Бог”. И тотчас князь великий Дмитрий и все воинство его от этого большую храбрость восприняло и выступило против поганых. И сразились, и многие тела пали, и Бог помог великому победоносному Дмитрию, и побеждены были поганые татары..." 5 .
Скромность, душевная чистота, бескорыстие — нравственные черты, присущие преподобному Сергию. Он отказался от архиерейского чина, считая себя недостойным: "Кто я такой — грешный и худший из всех человек?" И был непреклонен.
Автор подчеркивает "светлость и святость", величие Сергия, описывая его кончину. "Хоть и не хотел святой при жизни славы, но крепкая сила Божия его прославила, перед ним летали ангелы, когда он преставился, провожая его к небесам, двери открывая ему райские и в желанное блаженство вводя, в покои праведные, где свет ангельский и Всесвятской Троицы озарение принял, как подобает постнику. Таково было течение жизни святого, таково дарование, таково чудотворение — и не только при жизни, но и при смерти..." 6 .
Так Сергий Радонежский "просиял" добродетелями жития и мудростью. Такие люди, как Сергий, из исторических лиц превращаются в сознании поколений в идеал, они становятся вечными спутниками, и "целые века благоговейно твердят их дорогие имена не столько для того, чтобы благодарно почитать их память, сколько для того, чтобы самим не забыть правила, ими завещанного. Таково имя Преподобного Сергия: это не только назидательная, отрадная страница нашей истории, но и светлая черта нашего нравственного народного содержания" 7 .
ВОПРОСЫ И ЗАДАНИЯ
- Прочитайте статью В.О. Ключевского "Год Сергия" и постарайтесь осмыслить: почему Сергий является "светочем", гордостью народа русского, и почему выражает его чувства и верования? Как с образом Сергия связаны нравственные чувства народа?
- Каковы истоки нравственности Сергия? Вспомните очерк Б. Зайцева о Сергии Радонежском.
- Чем восхищает и удивляет личность Сергия?
- Прочитайте житие, написанное Епифанием Премудрым. Что вам известно об авторе?
- Как построено произведение, учтена ли в нем каноническая традиция житийной литературы?
- Почему Епифаний Премудрый в своем произведении обращается к описанию жизни Сергия Радонежского?
- Какие чувства автора выражены в житии?
- Перескажите текст, повествующий о жизни Сергия (от рождения до кончины святого).
- Что говорится о родителях Сергия?
- Какое чудо случилось до рождения преподобного во время церковной службы и как это свидетельствует об особом предназначении Сергия?
- Расскажите об учении Сергия. О каком эпизоде, повлиявшем на успешное овладение преподобным грамотой, рассказывает автор?
- Какую жизнь вел Сергий в юности?
- Как сложилась жизнь преподобного после смерти его родителей?
- Расскажите о жизни и трудах Сергия в пустыне.
- Перечислите добродетели святого.
- В каких условиях Сергий и братия строили Сергиевский монастырь?
- Расскажите о подвижническом труде Сергия, оцените его нравственные качества.
- Как проявляется святость Сергия: внешний вид, одежда, занятия, труд, отношения с братией?
- Как в разных ситуациях, описанных Епифанием, раскрывается духовное богатство Сергия, его нравственные качества (авторитетность и роль в решении народных судеб: встреча с простолюдином и князем Дмитрием Донским перед Мамаевым побоищем, отказ от архиерейства и др.)?
- Что пишет автор о кончине Сергия, о его значении для развития самосознания народа?
- Какие чудеса происходят после смерти Сергия?
- Почему, по словам В.О. Ключевского, такие люди, как Сергий, превращаются в сознании поколений в идеал?
